Журнал Российский колокол - Российский колокол, 2015 № 7-8

Мне выпало счастье по просьбе главного редактора участвовать в сборе материалов и статей к тому 3 «Вещество и энергия-1973», к тому 5 «Техника и производство-1974» и частично к тому 7 «Человек-1974», которые ярый книголюб Алексей Иванович Маркушевич любовно называл «главными книгами из серии «Радость Познания». Именно сбор тематических статей способствовал моему знакомству со многими учёными и авторами учебников и учебных книг, писателями и поэтами того времени.

Многие из них казались мне тогда живой легендой. К их числу я отношу в первую очередь писателя-составителя учебников по физике академика АПН СССР Александра Васильевича Пёрышкина (1902–1983) и вице-президента АПН СССР, автора экспериментального учебника для 8 класса «Физика-8 (Механика) Виктора Геннадьевича Зубова (1914–1982) (2). Они часто встречались как по делам написания новых учебных пособий, так и по методике и содержанию преподавания физики в средней школе, их объединяла любовь к школе. В связи с реформой средней школы и введением новых программ по физике в 60–70 гг. XX века потребовалось создать принципиально новые школьные учебники, отвечающие требованиям современной науки и методики обучения. Таковыми явились сначала учебные пособия, а потом стабильные учебники А.В. Пёрышкина в соавторстве с учителем Н.А. Родиной.

Александр Васильевич Пёрышкин любил рассказывать в свободное от работы время (и от занятий по изданию «Детской энциклопедии» тоже) о своей преподавательской деятельности. В частности, о своём учительстве в опытно-показательной школе-коммуне имени Пантелеймона Николаевича Лепешинского при Наркомпросе РСФСР, где он был преподавателем физики, математики и труда. Его воспоминания о видных работниках Наркомпроса 20-х годов весьма любопытны и требуют отдельной главы, особенно те, которые касаются последних лет жизни Н.К. Крупской, когда её морально терроризировал Сталин. Мне с Александром Васильевичем пришлось два раза основательно поговорить об истории русского учебника, о рукописной учебной книге допетровской Руси и о переводной технической западно-европейской литературе XVI–XVII веков. Тогда эта тема волновала меня в связи с написанием диссертации об образовательной системе в допетровской Руси и являлась её основной составной частью исследования. Тогда Александр Васильевич дал мне много ценных указаний и ссылок на специальную литературу, объяснив мне причины отставания Московской Руси от Западной Европы в науке и образовании. Она, эта отсталость, по его мнению, объяснялась отсутствием хороших учебных пособий и добротного тезауруса научно-технических терминов («научных азбуковников»). В одну из бесед за чашкой чая в буфете Академии он мне признался, что свой учебник по физике писал, заимствуя русский научно-технический словарь и образный язык своих предшественников, начиная с физических трактатов (с латинского на русский) Ломоносова и кончая лекциями великого физика Лебедева.

Виктор Геннадьевич Зубов тоже был блестящим и эрудированным рассказчиком. Его рассказы о войне требовали пера такого корифея военной прозы как Виктор Астафьев, или как Виктор Некрасов. Виктор Геннадьевич был на двенадцать лет младше академика Пёрышкина, но внешне они выглядели ровесниками, а иногда (в начале 70-х годов) Виктор Геннадьевич выглядел даже старше Александра Васильевича, который и тогда, в свои полные шестьдесят лет, продолжал тщательно следить за своей внешностью, соблюдал диету и даже, чтобы скрыть седину, красил брови и волосы на голове. У них и биографии были разные, и жизненный путь был иной. Если Пёрышкин был в начале своей карьеры выпускником реального училища, то Зубов был рабфаковцем, которого после окончания университета забрали на фронт. Виктор Геннадьевич был участником Великой Отечественной войны, испытал весь ужас отступления и окружения 1941 года, участвовал в боях по обороне и освобождению Северного Кавказа от немецко-фашистских захватчиков в 1942-44 гг. и вышел в отставку в звании майора в конце 1946 года. Он был награжден орденом Красной Звезды, медалями «За оборону Москвы», «За оборону Кавказа», «За победу над Германией» и пятью юбилейными военными медалями, но я ни разу не видел, чтобы он их надевал накануне Дня Победы и являлся при всех регалиях в здание Президиума АПН, располагавшееся тогда на улице Большая Полянка, 58.

Из его военных воспоминаний мне запомнились нескольких забавных политбесед вчерашнего физика-аспиранта с бойцами на передовых позициях. Как правило, они заканчивались краткой лекцией по физике и гомерическим хохотом бойцов. Сначала особисты-чекисты косо смотрели на эти выходки политрука-аспиран-та, видно, боялись очередной идеологической диверсии под ширмой физики, но потом успокоились и даже одобрили такого рода оригинальную политическую работу с солдатской массой. А дело в том, что Виктор Геннадьевич как фанатик от науки мог находить прямое применение знаний физики и в условиях фронта. А слова ободрения он находил для солдат в юморе, которым заканчивал каждый раз свои лекции-политинформации. Особенно полюбились солдатам его рассказы о немецком вруне и выдумщике бароне Мюнхгаузене, который, несмотря на свою учёность и многие дипломы, не знал самых элементарных законов физики. Кстати, позднее его опыт применения законов физики на практике пригодился ему в послевоенной жизни при строительстве нового здания МГУ на Ленинских горах.

Ещё одним из ярких авторов нового издания «Детской энциклопедии» под редакцией А.И. Маркушевича являлся выдающийся астроном и педагог Борис Александрович Воронцов-Вельяминов (3).

В период своей работы над «Очерком по истории образовательной системы допетровской Руси» мне не раз приходилось пользоваться его монографией «Очерки истории астрономии в России» (М., I960), работами по истории Московской Руси и краеведению. Именно тогда, при подготовке им нескольких статей для «Детской энциклопедии», в начале 70-х годов он мне убедительно доказал, что в допетровской Руси рассуждения Аристотеля по космографии были не менее известны, чем акафисты Иоанна Златоуста, что грамотные московские монахи, ремесленники и крестьяне еще при Иване III и Иване IV Грозном знали, что Земля круглая и Солнце ходит вокруг Земли, как и Земля вместе с Луной ходит вокруг Солнца, что Земля+Луна – это двойная планета. «Не надо наших предков-язычников считать отсталыми невеждами. В Древней Греции, задолго до нашей эры, у каждого храма стояли автоматы для разлива за деньги священной воды. Многие эллинские храмы имели двери, которые открывались в нужный момент при помощи сжатого пара, а в древнем Вавилоне вовсю практиковалось асфальтирование дорог», – говорил не раз Борис Александрович, желая тем самым как-то смирить нашу гордыню. А некоторым академикам-партийцам, учёным-марксистам не нравились его крайне спорные «левые монархические» взгляды на развитие русской культуры: «Золотой век русской поэзии был бы невозможен без крепостного права. Дворянская русская литература расцвела на гумусе трёхсотлетнего рабства». Когда у него начинало проявляться весеннее обострение, его неизменно клали в психоневрологическую клинику им. Соловьёва. Там его пламенные, социальные историософские и космологические речи не представляли общественной опасности. Выход лётчика-космонавта Алексея Леонова в 1965 году в открытый космос и рассказ самого космонавта о своих ощущениях от «общения один на один» с беспощадно-равнодушной и смертельно студёной Чёрной Бездной произвел на выдающегося астронома неизгладимое впечатление, и он стал ярым сторонником идеи «испытания открытым космосом» всех претендентов на высшую власть в стране.