Олег Жирнов - Актуальные проблемы Европы №2 / 2012

Так ли это, задается вопросом Р. Унгер. Он признает, что если обратиться к миру, лежащему за пределами «североатлантической гавани относительной свободы и процветания, то в нем можно встретить лишь фрагменты осуществимых и привлекательных альтернатив, не изложенных в виде какого‐то проекта – или ряда проектов, – который можно было бы предложить остальному человечеству» [Унгер, с. 141]. В качестве примера он указывает на Китай и Индию, которые «преуспели благодаря своему сопротивлению универсальным формулам, навязываемым североатлантическими элитами, особенно Вашингтоном, Уолл-стрит и американскими университетами» [Унгер, с. 141]. Однако возможности развития и реализации фрагментов «осуществимых и привлекательных альтернатив», с точки зрения Р. Унгера, ограничены. В случае с Китаем, который, замечает он, оказался наиболее плодовитым на институциональные инновации, эти возможности «продолжают зависеть от однопартийного правления». Вместо того чтобы развивать собственные альтернативные идеи, страна, констатирует Р. Унгер, «поклоняется мертвой, унаследованной от прошлого ортодоксии марксизма, и восхищается новой, импортированной извне ортодоксией рыночной экономики в том смысле, в каком она понимается в политических, финансовых и университетских столицах Северной Атлантики» [Унгер, с. 141].

Что же предлагает Р. Унгер? Покорность в истории, замечает он, редко вознаграждается в отличие от неповиновения. Что же касается вопроса о том, какую форму должно принять неповиновение, сохраняя при этом верность идеалам демократии, то на него, признается Р. Унгер, пока ответа нет. Для него ясно одно – «универсальной политэкономической ортодоксии», которая оспаривается рядом местных ересей, должна быть противопоставлена «универсальная ересь», поскольку от локальной по своему характеру и содержанию ереси, скорее всего, отрекутся при появлении первых же трудностей [Унгер, с. 141]. Но для того чтобы начать движение вперед, необходимо, подчеркивает бразильский философ, осознать природу препятствий, с которыми сталкивается левое движение, и силы и возможности, на которые левые могут опереться в пути.

Р. Унгер считает, что сегодняшняя дезориентация левых обусловлена четырьмя причинами: отсутствием альтернативы, отсутствием идей, отсутствием движущей силы и отсутствием глубокого кризиса. Признание этих проблем, убежден Р. Унгер, станет «первым шагом к пониманию того, как с ними можно бороться. Именно с этого должно начинаться рассмотрение того, что следует предложить левым» [Унгер, с. 143].

Конкретизируя содержание каждой из причин, в частности отсутствия альтернативы, Р. Унгер подвергает критике тезис левых о необходимости огосударствления экономики. Дирижизм, считает он, это не выход. Идея о том, что государство должно руководить экономикой, серьезно дискредитирована и выглядит еще более неуместной в результате происходящего перехода к наукоемкой экономике. Недостаточно и компенсационного перераспределения, чтобы ликвидировать огромное неравенство, неопределенность и исключенность, возникающие вследствие растущей иерархической сегментации экономики. Компенсационного перераспределения недостаточно и для решения проблем социальной разобщенности и личной слабости. Нацеленность на государственное руководство экономикой и ослабление неравенства и неопределенности при помощи механизма перераспределения ограничивает возможности левых, подчеркивает Р. Унгер, делает их заложниками экономического роста и государственных финансов [Унгер, с. 143].

Нет у левых и идей, считает Р. Унгер, «позволяющих переосмыслить и расширить ограниченный репертуар институциональных концепций и механизмов, существующих в современных обществах». Тенденции, господствующие в современных социальных науках (рационализация, гуманизация и эскапизм), иссушают воображение, пишет он, не позволяют бросить вызов существующему устройству и переосмыслить его [Унгер, с. 143–144].

Нет у левых, продолжает Р. Унгер, и движущей силы, и социальной базы, людей, чьи интересы и устремления они могли бы представлять. После утраты особых связей со своей традиционной социальной базой (организованными рабочими, Марксовым «пролетариатом») у лидеров левых, замечает он, «по-видимому, оставалась только одна альтернатива: отказаться от идеи какой‐то определенной “социальной базы” вообще и обращаться ко всем избирателям. И им пришлось отказаться от идеи особой связи с рабочим классом и более узкой лояльности, санкционрованной старой доктриной» [Унгер, с. 143–144].

У левых, заключает Р. Унгер, нет не только альтернативы, идей и социальной базы, у них нет еще и кризиса. Разъясняя содержание этого тезиса, он пишет, что вопреки важному положению классической социальной теории «причиной социальных изменений в современной истории служили, скорее, не внешние травмы – войны и экономические потрясения, – а внутренние противоречия современных обществ. Политические и экономические институты этих обществ поддерживают значительную дистанцию между нашей обыденной деятельностью, которая поддерживает сохранение существующего контекста, и нашими неординарными действиями, нацеленными на преобразование этого контекста; поэтому трансформация институтов продолжает зависеть от бедствий». Не следует забывать, напоминает Р. Унгер, что «институциональное и идеологическое устройство современной социал-демократии сложилось в результате экономического краха 1930-х и последующей мировой войны» [Унгер, с. 146].

Однако несмотря на довольно пессимистическую оценку того состояния, в котором находятся левые, Р. Унгер приходит к выводу о том, что дела левых все же небезнадежны. Альтернатива есть, утверждает он, есть и исходные идеи, на основе которых можно представить такую альтернативу; есть реальные социальные силы, способные стать социальной опорой левых, есть и способ, позволяющий обходиться без кризиса, используя имеющиеся возможности. Основная задача альтернативы, считает Р. Унгер, состоит в том, чтобы «связать социальное включение и индивидуальное участие с институтами политической, экономической и социальной жизни. Недостаточно гуманизировать социальный мир, его необходимо изменить. Чтобы его изменить, нужно вернуться к попыткам преобразования экономики и политики, оставленным социал-демократией в середине ХХ в., когда она пошла на компромисс, который определил ее нынешний горизонт. Необходимо отказаться от противопоставления ориентации на рынок и государственного регулирования как разделительной линии, организующей наши идеологические споры, и обратиться к экономическому, политическому и социальному плюрализму, который допускает соперничество различных вариантов развития. Необходимо сделать так, чтобы большее равенство и включение основывались на экономическом росте и технологических инновациях, а не на ретроспективном перераспределении через налоги и социальные выплаты. Необходимо демократизировать рыночную экономику с помощью обновления механизмов, которые определяют ее сегодня, а не просто заниматься регулированием или исправлением недостатков с помощью компенсационных выплат [Унгер, с. 146–147]. Уточняя содержание левой альтернативы, Р. Унгер пишет, что в основе левого подхода должно лежать не смягчение неравенства перераспределительными средствами, а раскрытие способностей и расширение возможностей простых людей на основе постепенной и последовательной реорганизации государства и экономики. Его целью должна стать не гуманизация общества, а самореализация человека. Победу в будущем одержит та политическая сила, которая сможет создать основу для конструктивной работы воображения и совместного участия в непрерывном создании нового. Бразильский философ заключает, что «левые смогут сохранить верность своим устремлениям, только если они смогут предложить новые формы, позволяющие каждому участвовать в строительстве, а не отдадут созидательные задачи на откуп привилегированным элитам» [Унгер, с. 147–148].