Ростислав Туровский - Политическая наука №4/2011 г. Региональное измерение политического процесса

О’Tuathail G. Critical geopolitics: The politics of writing global space. – Minneapolis, MN: Univ. of Minnesota press, 1996. – 326 p.

О’Tuathail G. Theorizing practical geopolitical reasoning: The case of U.S. Bosnia policy in 1992 // Political geography. – L., 2002. – Vol. 21, N 5. – P. 601–628.

О’Tuathail G . Geopolitical structures and geopolitical cultures: Towards conceptual clarity in the critical study of geopolitics // Geopolitical perspectives on world politics / L. Tchantouridze (ed.). – Winnipeg: Centre for defence and security studies, November 2003. – Bison paper 4. – P. 75–102.

О’Tuathail G . Thinking critically about geopolitics // The geopolitics reader / G. О’Tuathail, S. Dalby, P. Routledge (eds.). – L.: Routledge, 2006. – 517 p.

О’Tuathail G . Russia’s Kosovo: A critical geopolitics of the August 2008 war over South Ossetia // Eurasian geography and economics. – Columbia, MD, 2008. – Vol. 49. – P. 670–705.

О’Tuathail G. Localizing geopolitics: Disaggregating violence and return in conflict regions // Political geography. – Oxford, 2010. – Vol. 29. – P. 256–265.

Sack R. Human territoriality: Its theory and history. – Cambridge: Cambridge univ. press, 1986. – 272 p.

Sharp J. Condensing the cold war: Reader’s digest and American identity. – L.: Routledge, 2000. – 215 p.

Smith G. The masks of Proteus: Russia, geopolitical shift, and the new eurasianism // Transactions. NS / Institute of British geographers. – L., 1999. – Vol. 24. – P. 481–500.

Soloviev E.G. Geopolitics in Russia – Science or vocation? // Communist and post-communist studies. – Oxford, 2004. – Vol. 37, N 1. – P. 85–96.

Taylor P.J ., O’Loughlin J. Editorial essay: Political geography – research agendas for the nineteen eighties // Political geography quarterly. – Borough Green, Sevenoaks, Kent, England, 1982. – Vol. 1, N 1. – P. 1–17.

Tsygankov A.P . Rediscovering national interests after the «end of history»: Fukuyama, Russian intellectuals, and a post-Cold War order // International politics. – Athens, 2002. – Vol. 39, N 4. – P. 153–173.

Tsygankov A.P. Mastering space in Eurasia. Russia’s geopolitical thinking after the Soviet break-up // Communist and post-communist studies. – Oxford, 2003. – Vol. 35, N 1. – P. 101–127.

Tsygankov A.P. Whose world order? Russian geopolitical thinking after the Cold War. – South Bend, IN: Univ. of Notre Dame press, 2004. – 245 p.

Для любой территориально протяженной страны вопрос о характере взаимоотношений между центром и территориальными единицами (регионами) является одним из ключевых. На практике речь идет о степени политической и экономической автономии, которой обладают регионы. В России, при существующем среди экспертов и практиков консенсусе относительно принципиальной важности выстраивания «адекватных» (что бы под этим словом ни понимали) отношений между центром и регионами, территориальная проблема не решена до сих пор. Попытка перехода к федеративной модели – как существенная часть демократического транзита – оказалась несостоятельной.

Характер взаимоотношений между центром и регионами в России сегодня отвечает так называемой модели «центр – периферия»; чрезмерная централизация, отсутствие альтернативных (Москве) центров в территориальной структуре страны и слабые горизонтальные связи представляют собой устойчивые характеристики российского политического и экономического пространства и постоянно воспроизводятся во времени. Я утверждаю, что существует двусторонняя негативная связь между центро-периферийной моделью и характеристиками государства в России: модель накладывает ограничения на поведение государства и возможности его модернизации, в то же время современное государство способствует сохранению центро-периферийной модели. Единственной альтернативой центро-периферийной модели является модель федеративная. Однако изменение сложившегося статус-кво, даже при наличии значимых предпосылок и политической воли, неизбежно потребует модернизации самого государства, что сопряжено с серьезными рисками и едва ли достижимо в кратко– и среднесрочной перспективах. Успешный переход к федеративной модели требует создания устойчивой коалиции федеральных и региональных политиков, что труднодостижимо на практике.

Подход «центр – периферия», столь популярный в политической науке, геополитике, международных отношениях, базируется на предположении о том, что сколь бы ни были сложны отношения в пространственной системе, всегда существует «центральное место», которое имеет особое политическое, экономическое, культурное значение. Важно, что если само расположение этого «особого места» может изменяться, общая идея о его непременном наличии остается неизменной. Однако если в системе существует центр, то существует и место (места) с противоположными свойствами, т.е. периферия [Parker, 1998, p. 140]. Что является движущей силой сохранения центром своих исключительных качеств и поддержания роли в системе? Базовым условием является способность к инновациям и ее постоянное поддержание.

Модель «центр – периферия» описывает особый характер отношений между различными типами пространства; эти отн о шения основаны на обмене: инновации и финансовые тран с ферты из центра в обмен на ресурсы с периферии и ее полит и ческую лояльность . Очевидно, что это неравноправный обмен, где стороны выступают не как партнеры, а как два иерархических уровня – периферия подчинена центру. Важнейшая характеристика периферии – отсутствие политической автономии и минимум экономической. Важнейшей характеристикой всей системы является приоритет вертикальных связей при недоразвитии горизонтальных, т.е. связей между перифериями.

Модель «центр – периферия» принципиально построена на приоритетном положении центрального места, т.е. работает в пользу центра: именно центр является бенефициаром в рамках модели и в его истинных интересах сохранять и поддерживать статус-кво, в том числе посредством предотвращения развития контактов между перифериями и выстраивания региональных анти-центристских коалиций. В целом модель «центр – периферия» соответствует характеру территориальных отношений, традиционно присутствующих в империи, однако я сознательно избегаю описания такого рода отношений как «имперских», поскольку последние подразумевают еще целый ряд сущностных характеристик, которые в данной статье не рассмотрены.

Центро-периферийный подход представляется тем более оптимальным в случае России, которая, по крайней мере по состоянию на сегодня, по факту не является ни федерацией, ни унитарным государством. Тем самым подход «центр – периферия» позволяет поместить страну в другую аналитическую рамку, отличную от традиционной дихотомии федерация – унитарное государство.

Исторически Россия складывалась как территориально-протяженная континентальная империя. При всех различиях, существующих между империями, можно наметить ряд их характеристик, важных с точки зрения характера центро-периферийных отношений: полиэтнический характер империи, территориальные приращения и защита рубежей присоединенных народов, слабые горизонтальные связи (своего рода «колесо без обода»), асимметричные отношения центра и отдельных территорий (присвоение империей привилегированного статуса определенным территориям), придающие определенную (и необходимую) гибкость имперской системе управления [Мотыль, 2004]. Кроме того, для случая Российской империи крайне велика была роль государства – как колонизатора, управленца, защитника, идеолога. Для империи территориальная модель «центр – периферия» является наиболее распространенной.