Фридрих Дюрренматт - Визит старой дамы

Клара Цаханассьян. Вы же знаете, что вам надо делать.

Учитель. (храбро) . Сударыня! Давайте говорить откровенно. Войдите в наше положение. Вот уже двадцать лет, как я взращиваю на скудной ниве родного городка хрупкие ростки гуманизма, а доктор на своем стареньком «мерседесе» самоотверженно пользует наших чахоточных и рахитиков. Но во имя чего? Ради заработка? Вряд ли. Мы получаем гроши. Тем не менее я отверг завидный пост в кальберштадтской гимназии, а наш почтенный доктор отказался читать курс в Эрлангенском университете. Совершенно бескорыстно? Нет, будем откровенны. Все эти годы мы, а вместе с нами и весь город терпели потому, что нас не покидала надежда на возрождение былого величия Гюллена. Неисчислимы богатства его недр. В долине Пюкенрид есть нефть, в Конрадовом лесу — железная руда. Под ногами у нас сокровища, но о нас забыли. Нам нужны кредиты, нужны деловые контракты, и тогда наша экономика и культура расцветут. Нам есть что предложить. Заводы «Место под солнцем»…

Врач. Заводы Бокмана.

Учитель. Предприятия Вагнера. Купите их, вдохните в них жизнь, и Гюллен расцветет. Выгодней по-хозяйски, под хорошие проценты вложить миллионы, чем бросить на ветер целый миллиард.

Клара Цаханассьян. У меня останется еще два.

Учитель. Не губите надежд всей нашей жизни. Мы не просим подаяния. Мы предлагаем сделку, выгодную для обеих сторон.

Клара Цаханассьян. Что ж, сделка и вправду выгодная…

Учитель. Сударыня! Я знал, что вы не покинете нас в беде.

Клара Цаханассьян. Но я не могу ее заключить. Разве я могу купить «Место под солнцем», если оно и так мое?

Учитель. Ваше?

Врач. А Бокман?

Учитель. А Вагнер?

Клара Цаханассьян. Тоже мои. Все мое — все ваши фабрики, долина Пюкенрид, Петеров сарай — все ваши улицы, все ваши дома. Мои агенты скупили ваш город со всеми потрохами и закрыли все предприятия. Ваши надежды — мираж, ваше терпение — бессмысленно, ваше самопожертвование — глупость! Вся ваша жизнь пропала ни за грош!

Молчание.

Врач. Ужасно!

Клара Цаханассьян. Когда меня выгоняли из этого города, была зима. Рыжая девчонка дрожала от холода в своей матроске, а жители смеялись ей вслед. Ведь она была брюхата. Я сидела, синяя от холода, в гамбургском поезде, и, когда в заиндевелых окнах вагона исчезли очертания вот этого сарая, я поклялась, что еще сюда вернусь. И вот я вернулась. Теперь ставлю условия я. (Громко.) Роби и Тоби! Несите меня в «Золотой апостол». Мой девятый уже, верно, там со всеми своими книгами и рукописями.

Из глубины сцены появляются громилы и поднимают паланкин.

Учитель. Сударыня! В вас оскорбили женщину, и вы требуете правосудия. Да, вы — подлинная героиня античной трагедии, настоящая Медея. Как мы вас понимаем! Но мы умоляем: забудьте о мести, не доводите нас до отчаяния, помогите бедным, слабым людям честно и достойно прожить свою жизнь. Мы взываем к вашему гуманизму!

Клара Цаханассьян. Гуманизм, господа, — бизнес миллионеров. С моими же капиталами устраивают мировой порядок. Мир сделал из меня публичную девку, теперь я сделаю из него публичный дом. Нет денег, расплачивайтесь другим способом, если хотите уцелеть. Честен тот, кто платит, а я плачу. Хотите достатка? Я дам вам его в обмен на мертвеца. (Громилам.) Пошли!

Громилы уносят паланкин в глубину сцены.

Врач. Боже мой, что делать?

Учитель. Слушаться своей совести, доктор Нюслин.

На переднем плане справа появляется лавка Илла.

Новая вывеска, новый сверкающий стеклом и металлом прилавок, новая касса, дорогие товары. Когда кто-нибудь входит через воображаемую дверь, раздается торжественный перезвон колокольчиков. За стойкой госпожа Илл. Слева входит первый — теперь видно, что он мясник и что дела его идут блестяще; его новый фартук слегка забрызган кровью.

Первый. Вот это был праздник. Весь Гюллен толпился перед собором.

Госпожа Илл. Можно только порадоваться за Клерхен… Сколько она, бедняжка, выстрадала.

Первый. Подружками невесты были кинозвезды. Все с такими бюстами.

Госпожа Илл. Сейчас это модно.

Первый. Журналисты понаехали. Сюда они тоже заглянут.

Госпожа Илл. Мы люди простые, господин Хофбауэр. Что им у нас делать?

Первый. Они всех выспрашивают. Дайте пачку сигарет.

Госпожа Илл. Зеленых?

Первый. Американских. Сегодня всю ночь пировали у Штокеров.

Госпожа Илл, Записать за вами?

Первый. Запишите.

Госпожа Илл. Как дела в мясной?

Первый. Жаловаться грех.

Госпожа Илл.Мнетоже.

Первый. Пришлось нанять продавцов.

Госпожа Илл. Кончится месяц, и я тоже возьму себе кого-нибудь в помощь.

Луиза проходит мимо лавки; она элегантно одета.

Первый. Ну, воображает! Ну и разоделась! Надеется, наверно, что мы убьем Илла.

Госпожа Илл. Бесстыдница.

Первый. А где же он сам? Давненько его не видно.

Госпожа Илл. Наверху.

Первый закуривает сигарету, прислушивается, подняв голову.

Первый. Кто-то ходит.

Госпожа Илл. Это он ходит по комнате. Который день ходит.

Первый. Нечистая совесть покоя не дает. Подло он тогда поступил с бедной Клерхен.

Госпожа Илл. А за что я должна страдать?

Первый. Вовлечь девушку в такую беду, черт подери! (Решительно.) Госпожа Илл, надеюсь, ваш муж не будет распускать язык, когда придут из газет.

Госпожа Илл. Конечно, нет.

Первый. С его-то характером…

Госпожа Илл. Мне с ним нелегко, господин Хофбауэр.

Первый. Если он вздумает срамить нашу Клерхен, распускать всякие небылицы, будто она предложила деньги за то, чтобы мы его убили или в этом роде. Тогда нам придется вмешаться. И не ради миллиарда (плюет) , а потому, что народный гнев не сдержать. Видит Бог, наша добрая Клерхен по его милости довольно настрадалась. (Оглядывается по сторонам.) Здесь вход наверх?

Госпожа Илл. Да, к нему только один ход. Это неудобно. Но весной мы тут все перестроим.

Первый. Тогда я тут и постою. Мало ли что может быть…

Первый становится в правом углу, скрестив руки, невозмутимо, как часовой. Входит учитель.

Учитель. Где Илл?

Первый. Наверху.

Учитель. Хотя это, собственно, и не в моих привычках, но сейчас мне нужно выпить чего-нибудь покрепче.

Госпожа Илл. Наконец-то и вы к нам зашли, господин учитель. У меня есть новая водка. Хотите отведать?