Сэмюел Беккет - В ожидании Годо

Эстрагон.

Владимир.

Поццо.

Лаки.

Мальчик.

Перевод А.Михаиляна

Проселочная дорога. Дерево на обочине. Вечер.

Сидя на камне, Эстрагон пытается снять башмак. Стягивает его двумя руками, пыхтя. Устав, останавливается, отдыхает, тяжело дыша, потом снова принимается за башмак. Сцена повторяется.

Входит Владимир.

Эстрагон– (снова останавливаясь) – Ничего не поделаешь.

Владимир– (приближается мелкими шажками на негнущихся ногах, широко их расставляя) – Я тоже начинаю так думать. – (останавливается) – Я всю жизнь сопротивлялся этой мысли, говорил себе: Владимир, будь умницей, еще не все потеряно – и снова рвался в бой. – (он уходит в себя, вспоминая. Эстрагону.) – Вот ты и снова здесь.

Э. – Ты думаешь?

В. – Я рад, что ты вернулся. Я думал, ты ушел навсегда.

Э. – Я тоже.

В. – Как нам отпраздновать эту встречу? – (думает) – Встань-ка, я тебя обниму. – (протягивает руку Эстрагону)

Э. – (раздраженно) – Сейчас, сейчас.

Молчание .

В. – (обидевшись, холодно) – Можно узнать где сударь провел ночь?

Э. – В овраге.

В. – (в изумлении) – В овраге?! Где это?

Э. – (без жеста) – Там.

В. – И тебя не побили?

Э. – Побили… Немного.

В. – Все те же?

Э. – Те же? Не знаю.

Молчание.

В. – Когда я об этом думаю… давно уже… я спрашиваю себя… кем бы ты стал… без меня… – (решительно) – Ты бы сейчас был просто мешком с костями, можешь не сомневаться.

Э. – (задетый за живое) – Ну и?

В. – (с горечью) – Это слишком для одного человека. – (пауза, оживленно) – С другой стороны, теперь уже поздно отчаиваться, вот что я тебе говорю. Раньше нужно было думать, году в 1900-м.

Э. – Хватит. Помоги мне снять эту гадость.

В. – Взявшись за руки, мы бы с тобой бросились вниз с Эйфелевой башни. Тогда ты были хороши. Теперь слишком поздно. Нас даже не пустили бы наверх. (Эстрагон принимается за свой башмак) Что ты делаешь?

Э. – Разуваюсь. Никогда не видел, что ли?

В. – Я тебе сто раз говорил, что башмаки снимают каждый день. Надо было меня слушать.

Э. – (жалобно) – Помоги мне!

В. – Тебе больно?

Э. – Больно! Он спрашивает больно ли мне!

В. – (с возмущением) – Можно подумать, ты один на свете страдаешь. Я не в счет. А хотелось бы видеть тебя на моем месте. Вот бы ты запел.

Э. – Тебе было больно?

В. – Больно! Он спрашивает, больно ли мне было!

Э. – (показывая пальцем) – Это не причина чтобы не застегивать ширинку.

В. – (наклоняясь) – Действительно. – (Застегивается) – Нельзя распускать себя в мелочах.

Э. – Что тут сказать, ты всегда терпишь до последней минуты.

В. – (мечтательно) – Последняя минута… – (задумчиво) – Хорошо будет, да не скоро сбудется. Кто это сказал?

Э. – Ты не хочешь мне помочь?

В. – Иногда я себе говорю, что она в конце концов придет. Тогда я чувствую себя очень странно. – (он снимает шляпу, смотрит внутрь, шарит там рукой, трясет её, снова надевает) – Как это… Успокоенным и в то же время… (ищет слово) …испуганным. – (с пафосом) – ИС-ПУ-ГА-ННЫМ. – (Он снова снимает шляпу, смотрит внутрь) – Что такое! – (хлопает по шляпе рукой как бы для того, чтобы что-то из неё вытрясти, снова заглядывает внутрь и опять надевает) – Наконец… (Эстрагон с невероятным усилием наконец стаскивает башмак, смотрит внутрь, шарит там рукой, переворачивает, трясет, смотрит, не упало ли что-нибудь на землю, ничего не находит, снова засовывает руку в башмак. Глаза его не выражают ничего) – Что?

Э. – Ничего.

В. – Покажи.

Э. – Нечего показывать.

В. – Попробуй надеть опять.

Э. – (тщательно осмотрев ногу) – Пусть пока проветрится.

В. – Вот вам весь человек: жалуется на обувь, когда ноги виноваты. – (Еще раз снимает шляпу, смотрит внутрь, шарит там рукой, трясет, хлопает по ней, дует внутрь, снова надевает.) Это начинает надоедать. (Молчание. Эстрагон болтает ногой, шевеля пальцами, чтоб они отошли на воздухе) Один из разбойников был спасен. (Пауза.) Приличный процент. (Пауза) Гого…

Э. – Что?

В. – А что если нам раскаяться?

Э. – В чём?

В. – Ну… (ищет что сказать) – Мы могли бы не уточнять.

Э. – В том, что родились?

Владимир раздражается смехом, который тут же обрывает, приложив руку к паху. Его лицо искажено.

В. – Нельзя даже посмеяться.

Э. – Ужасное лишение.

В. – Только улыбаться. (Его лицо расплывается в широкой улыбке, которая застывает, длится некоторое время, затем внезапно исчезает.) Это не одно и то же. Впрочем… (Пауза.) Гого…

Э. – (раздражённый) – Что такое?

В. – Ты читал Библию?

Э. – Библию… (Размышляет.) – Наверное, когда-то заглядывал.

В. – (удивлённый) – В школе и без Бога?

Э. – Уж не знаю, была она с Богом или без.

В. – Ты что-то путаешь.

Э. – Возможно. Мне помнятся карты Святой Земли. Цветные. Очень красивые. Мёртвое море было бледно-голубым. Лишь только взглянув на него, я чувствовал жажду. Я говорил себе: «Мы поедем туда на наш медовый месяц. Мы будем плавать. Мы будем счастливы».

В. – Тебе надо было стать поэтом.

Э. – Я им был (показывая на свои лохмотья.) – Разве не видно?

Молчание.

В. – О чём я говорил… Как твоя нога?

Э. – Опухает.

В. – Ах да, вспомнил. Эта история с разбойниками, помнишь?

Э. – Нет.

В. – Хочешь, я тебе расскажу?

Э. – Нет.

В. – Это убьет время. (Пауза.) Два разбойника были распяты вместе со Спасителем. Их…

Э. – С кем?

В. – Со Спасителем. Два разбойника. Говорят, один из них был спасен, а второй… (он ищет слово, противоположное слову спасен.) …покаран.

Э. – Спасён от чего?

В. – От ада.

Э. – Я ухожу. (он не двигается)

В. – И все-таки… (Пауза.) Как вышло, что… Надеюсь, я тебе не надоедаю?

Э. – Я не слушаю.

В. – Как так вышло, что из четырёх евангелистов лишь один представляет факты таким образом? Ведь все они были там, все четверо – наконец, недалеко. И лишь один говорит о спасенном разбойнике. (Пауза.) Послушай, Гого, ты должен хоть немного поддерживать разговор.