Андрей Яхонтов - Ужин с шампанским

— Ты? — Голос ее делается обеспокоенным. — Что-нибудь случилось?

— Да нет. — Вы смеетесь не очень естественно. — Просто захотелось поговорить. Ну, что у тебя?

— У меня дочка в школу пошла.

— Серьезно?

— Бежит время. Спасибо, что помнишь. Ты всегда такой заботливый, чуткий…

В груди у вас теплеет и оттаивает, как в размороженном холодильнике. Нельзя все-таки так, думаете вы. Что мы, в конце концов, без друзей, без любимых и преданных женщин?.. А то уж дожил! Ни о ком подумать не успеваешь. Спешишь, торопишься… А куда? Куда, спрашивается? И зачем?

И вновь вы в задумчивости ходите по комнате. А картина ничего. И цветущая яблоня красива и нежна. И такие мудрые лица у сидящих под ней людей…

Мысли ваши прерывает стук в дверь и неприятный скрежет в замке. Ах да, это слесарь. Избавитель. Вы встречаете его, как родного. Да он и в самом деле обаятельный человек. Вы приглашаете его в комнату, сажаете за стол. Как хорошо вот так, спокойно, не торопясь, поговорить с приятным собеседником. И будь она проклята, эта спешка!

Вы пьете чай. Николай Иванович (так зовут слесаря) рассказывает вам о том, как от него ушла жена. Вы сочувственно киваете. Оставить такого человека!

И вы тоже начинаете рассказывать. О друге, с которым не виделись бог знает сколько времени, о той, что была так ласкова, так обворожительна, а вы, забегая к ней, даже неисправный кран починить не смогли, и, наконец, о цветущей яблоне, которая напоминает вам детство и еще что-то. Но что, что именно, вы никак вспомнить не можете…

Вы ведете Николая Ивановича к картине, и тут ваш взгляд ненароком падает на часы. Половина второго! Совещание! Вы взвиваетесь как ужаленный. Николай Иванович этого не замечает. Он вошел во вкус и продолжает свою печальную историю. Вы осторожно покашливаете. Он не слышит. Вы выходите в переднюю. Он не видит.

— Извините, — наконец решаетесь вы.

Он во что бы то ни стало хочет закончить.

— Знаете что, дня через два. А?

Вы под руку выводите его на лестничную площадку. Он не умолкает и тоже берет вас под руку. Вы отрываете от себя его пятерню с улыбкой, но достаточно жестко.

На улице какой-то мужчина пристает с вопросом «как пройти?..». Черт его знает! Тем более что к остановке подходит автобус. Старушенция в старомодном пальто мешается под ногами. Второгодник с портфелем норовит пересечь дорогу. Как все они несообразительны и неуклюжи!

Ловко лавируя среди этих и подобных им препятствий, вы бежите и успеваете.

Так случилось, что Максималистов и Постепеннов одновременно окончили школу и поступили в институт. Может быть, разность их характеров проявлялась и раньше, в далеком детстве, но тогда не была особенно заметна… А тут стала прямо-таки выпирать. Оба влюбились в одинаково легкомысленных девушек. Когда Максималистов узнал, что его пассия пошла в кино с другим, он жестко порвал с ней, наговорил кучу резкостей и, гордо вскинув голову, вычеркнул неверную из своей жизни. Та звонила, умоляла простить. Он был непреклонен.

А Постепеннов женился-таки на своей легкомысленной свиристелке — что было делать, полюбил. Ревновал, страдал, стискивал зубы, даже начал выпивать с горя, но при этом, как в студенческие времена, что бы ни случалось, дарил ей цветы и конфеты. В конце концов она родила ему двойню и угомонилась, сладкое ей разонравилось.

Оба наших знакомых получили распределение в одно и то же учреждение. Они были молоды, энергичны, сразу обнаружили в работе своей конторы, как они небрежно ее называли, ряд недостатков, но повели себя по-разному. Максималистов хлестко выступил на собрании. Его заметили и выдвинули на ответственную должность. Постепеннов же больше молчал, его посчитали безынициативной рохлей, к тому же и в науке не сильно петрящей, и пустили по хозяйственной части.

Вскоре после того, как Максималистов перебрался в начальственный кабинет, к нему пришел человек с просьбой подписать бумагу. Человек торопился, но Максималистов усадил его перед собой, спросил имя и фамилию, сообщил, что давно хотел ближе познакомиться, и стал расспрашивать, как тому работается, что читается в последнее время и т. д. Максималистов искренне полагал, что так должен вести себя заботливый начальник. Зато, когда тот же подчиненный пришел поделиться трудностями с покупкой горных лыж, Максималистов слушать его не стал, потому что, во-первых, свой долг заботливости уже выполнил, а во-вторых, болтать в рабочее время о пустяках не считал возможным.

Постепеннов же, хоть и был от природы медлителен, всегда успевал вовремя узнать о приближающемся юбилее вахтера, не забывал поинтересоваться отметками молоденькой машинистки, причем не просто любопытствовал, а еще и помогал первому и второй. Вахтеру — поставить новый зубной мост у знакомого дантиста, машинистке — в экзаменационной комиссии, благо, там оказались его приятели…

Не то чтоб Максималистов совсем не помогал подчиненным, но считал, что они прежде всего должны работать, любить работу, думать о ней, а уж потом о родственниках и неслужебных делах. Он и сам был такой, одержимый, мама допроситься не могла, чтоб звонил ей среди дня — справиться о здоровье. В рабочее время? Как можно, он минуты не желал тратить на личные хлопоты.

Можете вообразить жизнь его подчиненных. И мамы. И не только подчиненных и мамы. Так совпало, что еще с институтской поры приятели работали над одной научной темой, которая оказалась близка их теперешнему директору. Директор им честно и без околичностей об этом сказал.

— Я не подам ему руки, — раскипятился Максималистов. — Как он мог такое предложить!

И перестал с директором здороваться.

А Постепеннов рассудил: делаем общее дело, кроме того, от благополучия шефа зависит благополучие каждого, кто под ним. Придет новый человек, и еще неизвестно, какие темы будут ему близки и какие порядки он установит… С директором он не только здоровался, но и сблизился, тот стал научным руководителем его диссертации, над которой они вместе творчески и с огоньком поработали.

Сказать, что между бывшими однокашниками возникали стычки, — значит сильно преуменьшить накал их споров. Но и в этом они оставались верны себе. Постепеннов больше отшучивался и в бутылку не лез. А Максималистов постоянно кипятился, горячился, наскакивал. И не на одного Постепеннова. Причем был прав по существу: нельзя гонять служебный транспорт в личных целях, нельзя устраивать свои делишки при помощи служебного кресла. И все это не хуже него понимали. И соглашались. И чуть не выгнали его по сокращению штатов, потому что он столько сил и времени тратил на разоблачение антиобщественных явлений, что собственно для работы и выполнения своих планов и обязательств у него ни первого, ни второго не оставалось. Он издергался, нервничал, спешил, скандалил из-за очередей в магазинах, из-за скверного обслуживания в химчистках, дошло до того, что стал требовать уважения в общественном транспорте. Его не любили все и всюду, он ходил запущенный и взъерошенный — ведь так и не женился — под уничижительными взглядами, которыми все его провожали. В итоге устроили так, что Максималистов не вылезал из командировок и практически лишился возможности участвовать в жизни коллектива.