Игорь Соболев - Моя деревня

Голос Родионова: «Все своими глазами видел, Александр Феодосьевич! Клянусь».

К а н а х и н. Всего вам доброго. (Положил трубку.)

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Лихо вы его! И по делу! По делу!

К а н а х и н. Сидит во мне этакий «слушатель»! Послушал вас и фактически обидел доброго человека. (Прошел по кабинету.) Так вот. Завтра же я сам — и без вас — поеду на этот треклятый откормочный межколхозный комплекс.

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Не рекомендую, Александр Феодосьевич! Дорога плохая!

К а н а х и н. Как это — плохая? Мы после критики в «Правде» приняли решение привести дорогу в порядок. Вы докладываете, что Чечеткин упрямился, не подписывая акта на почти готовую дорогу. С тех пор прошло три недели, а дорога снова плохая? Как это понимать?

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Нет, я неточно выразился…

К а н а х и н. Вы не школьник, отвечающий в классе урок, а руководитель, и довольно высокого ранга. Будьте любезны говорить точно. Что с дорогой?

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Там участок километра три — три с половиной еще не заасфальтирован.

К а н а х и н. И нельзя пробиться на вездеходе к стройке?

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Вообще-то на вездеходе… можно…

К а н а х и н. Ну вот и поеду! А то «Правда» комплексом интересуется. Писатель там поселяется, чтобы писать о людях Нечерноземья роман, а мы все как-то боком смотрим на свою же собственную выдумку. Завтра же!

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Но завтра же конференция по итогам сенокоса!

К а н а х и н. Ну хорошо. В понедельник.

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч (не может скрыть своего волнения и вслух подсчитывает) . Завтра — пятница, потом — суббота, воскресенье. Три дня! (И с облегчением вздохнул.)

Резкий телефонный звонок. Канахин снимает трубку.

К а н а х и н. Здравствуйте, Савелий Илларионович! Я вам звонил, но Дмитрий Иннокентьевич меня информировал, что вы в отсутствии. Да и дело, мне сказали, не столь срочное…

Голос Савелия Илларионовича: «Да, вам правильно докладывали, что дело показалось мне пустячным и несрочным, но только до последнего момента. С каких это пор, товарищ Канахин, вы взяли на себя право ставить под сомнение честность помощников партии — советских литераторов? Человек едет помогать вам, а вы, вместо того чтобы прислушаться…»

Позвольте, Савелий Илларионович…

Голос Савелия Илларионовича: «Нет, не позволю. Кто вас там усиленно накачивает против Алексея Петровича? Кто?»

Канахин обернулся, но только увидел, как за Николаем Амвросиевичем закрылась дверь кабинета.

Голос Савелия Илларионовича: «Ну, что вы молчите? За писателя могут вступиться смело и серьезно».

Савелий Илларионович, да выслушайте меня.

Голос Савелия Илларионовича: «Ну, слушаю».

Алексей Петрович неправильно меня понял…

Голос Савелия Илларионовича: «Вы что, считаете его дураком или школьником?»

Нет, я сейчас все вам объясню! Вопроса-то ведь нет! Не существует. Я, правда, усомнился в одной информации.

А в это время по его сигналу в кабинет вошла Т а н я. Он поманил ее к себе и, зажав мембрану, зло прошептал.

Амвросиевича сюда! И чтоб ни на шаг из приемной!

Т а н я. Понятно (Убегает.)

К а н а х и н. Так вот я и говорю, хе-хе… что тут получилось небольшое недоразумение. Я сам выезжаю в понедельник туда.

Голос Савелия Илларионовича: «Мне больше ничего и не надо! До свиданья!»

Частые гудки.

Где Николай Амвросиевич? (Громко.) Николай Амвросиевич! Пожалте-ка сюда, правдолюбец!

З а н а в е с.

Декорация четвертой картины. Только сейчас лето, ночь, перед самым рассветом, в некоторых домах уже зажегся свет. С рассветом станет видно, что сельпо основательно подновили.

Буйная зелень спрятала дома, но часть красивых, расписанных домиков будет видна. Вокруг колодца поставлена оградка, фактически закрывшая прямой подход к колодцу.

В предрассветный час шумят моторами машины-самосвалы, то и дело подвозя асфальт. Несколько тракторов-катков укатывают дорогу. Нервно и зло всей работой руководит Ф и л я, но в его действия то и дело вмешивается Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Единственный фонарь возле сельпо тускло освещает сцену.

Голоса. Да ты аккуратнее, аккуратнее ровняй!

— Вот так! Еще немного. И вот тут ближе к кромке!

— Самохин! Давай не жди, накатывай!

— Уберите ограждение! Я сейчас всю последнюю полоску пройду!

Показался силуэт грузовика. Яркие фары светят с третьего плана прямо в зал. Люди заволновались, закричали.

— Куды ж ты прешь-то! Ты не видишь, что ли?

— Сворачивай на обочину, на обочину!

— Да ты подай сначала назад, а уж потом сворачивай!

— Чего это вы сразу все набросились? Ограждение надо ставить!

— А чего тебе еще надоть?!

— Знак надо поставить «дорожные работы», «объезд»…

— Ты учи ученого, а сам…

— Я этой дорогой к станции попаду?

— Попадешь, попадешь!

— Давай двигай веселее.

Слышно по урчащему мотору, как машина отъехала назад. Теперь отчетливее стал слышен гул мотора катка. А когда его пыхтение удалится, где-то в стороне, приближаясь и нарастая, будет слышен гул мотора грузовика.

— А чего это вы по ночам работать надумали?

— План, милок, план.

— Начальство ожидается, вот и…

— Разговорчики!

— Потемкинские деревни!

— А ты проезжай, пока тебя пропускают, а то в объезд пойдешь, крючок километров в тридцать!

— Виноват, виноват! Молчу… показушники!

И, взревев мотором, машина под присвист и улюлюканье удаляется. Все ярче разгорается свет на небе. Все тусклее горит фонарь. К Николаю Амвросиевичу подходит Ч е ч е т к и н.

Ч е ч е т к и н. Среди ночи, в воскресенье, прямо как по тревоге подняли.

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Так ведь для вас же стараемся.

Ч е ч е т к и н. Ну к чему эта паника? Ведь мы хорошо укатали обочинную дорогу. Насыпь колхозники своими руками сделали…

Ф и л я. Мы просто слово крепко держим.

Р а б о ч и й. Это, председатель, всё красивые слова! А по правде-то — начальства они ждут.

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Вы шли бы себе своей дорогой, товарищ.

Р а б о ч и й. А куда мне иттить, ежели вот он, мой дом.

Ч е ч е т к и н. Действительно руководство приедет?

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Да еще ничего не известно… Может быть, в понедельник Александр Феодосьевич пожелает взглянуть на строительство комплекса…

Появляется Р о д и о н о в. Он слышал последние слова Николая Амвросиевича.

Р о д и о н о в. На развалины Карфагена ему посмотреть захотелось. Доброе утро.

Ему ответили. Он поздоровался за руку со всеми.

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Вы все шутите, Алексей Петрович?