Иван Лазутин - Укротители молний

(С силой рвет струны гитары, истошно кричит.) Горько!.. Го-о-орько!..

Затемнение.

Ночь. Берег озера, заросший камышами. На берегу ветхая рыбацкая избушка из бревен. Над избушкой — наблюдательная вышка и прожектор. На тычках висят рыболовные сети. Тут же лежит перевернутая вверх днищем лодка. К стене избушки приставлены весла. Рядом с избушкой горит костер. У костра сидят Н а т а ш к а и ее отец — егерь С а в е л и й Т и х о н о в и ч И с т о м и н. В большом котле на костре варится уха. Береговой камыш шелестит от резких нахлестов ветра. Слышно, как бьются о берег волны.

С а в е л и й (пробуя уху) . Подсоли чуток.

Наташка бросает в котел щепотку соли.

Как бы их в открытое не вынесло. Ветер-то ровно сдурел.

Н а т а ш к а. Включить прожектор?

С а в е л и й. Погодим. Аккумуляторы и так сели. На костер выйдут.

Н а т а ш к а. Они сегодня ушли на Медвежьи острова, не увидят далеко.

С а в е л и й (пробуя уху) . Говорил им, шайтанам, что ветер будет… Не послушали, на Медвежьи погребли. Ступай, подзаряди аккумуляторы да зажги обе лампы, пусть окна светятся: небось где-нибудь недалеко, увидят.

Наташка скрывается в избушке. К костру подходит здоровенный детина в резиновых рыбацких сапогах и в брезентовой робе. Грудь нараспашку. Рукава робы засучены. На груди и на руках татуировки. Это Ш у л и г а.

Ш у л и г а. Здорово, Савелий Тихонович.

С а в е л и й. Здорово, если не шутишь.

Ш у л и г а. Над ухой колдуешь?

С а в е л и й. Запропастились мои гости. А ветер-то, видишь?

Ш у л и г а (присел у костра, достает из кармана флягу, отвинчивает пробку-стаканчик, наливает в него, протягивает Савелию) . Давай-ка по махонькой, чтоб в пояснице не ломило.

С а в е л и й (нюхает водку) . Спиртяга?

Ш у л и г а. С самогонной мутью не вожусь. Берегу нервные клетки. Говорят, они не восстанавливаются.

С а в е л и й. Не ворованный?

Ш у л и г а. Завязал, дядя Савелий. (Ребром ладони проводит по горлу.) Вот так завязал! Сейчас бригада моих дьяволов дает за смену по две нормы.

С а в е л и й. Значит, за спасение души твоей грешной? (Пьет, нюхает хлеб, который протянул ему Шулига.) Ну и крепок же, шайтан!

Ш у л и г а. Девяносто шесть градусов, не балованный…

С а в е л и й. Огнем потек по жилам.

Ш у л и г а. Где дочка-то? Неужели уже спит?

С а в е л и й. На что тебе потребовалась моя дочка? Чего ты за ней бродишь, как тень?

Ш у л и г а. Дак ведь я, Савелий Тихонович, за последние семь лет первое лето расконвоирован. Вот и не надышусь матушкой-свободой. Даже ночью не спится. Заметил ваш костерок, дай, думаю, заверну. А дочка твоя — она как роза в саду, глаз не оторвешь. (Достает флягу.) Может, еще одну пропустишь? (Наливает в пробку-стаканчик.) Ветерок-то холодный, ишь как тянет.

С а в е л и й. Мне хватит.

Шулига пьет, закусывает вяленой рыбой. Савелий пробует уху, подкладывает в костер дров.

Ш у л и г а. А что это за два брата с Арбата к тебе заявились?

С а в е л и й. У меня за лето много разных людей перебывает. На то я и егерь, чтоб гостей хлебом-солью встречать.

Ш у л и г а. Я спрашиваю про этих, что с гитарой, в соломенных шляпах?

С а в е л и й. Это у меня особые гости!.. Тот, что посветлей, в зеленой рубахе — сын. В прошлом году университет закончил. Сам профессор Островерхов в свою лабораторию зачислил! (Раздувает потухающий костерок.)

Ш у л и г а. А этот, с бакенбардами?

С а в е л и й. О!.. Это из всех гостей гость! Сын моего боевого командира. Парень — огонь!.. Как взгляну на него — Сталинград тут же вспоминаю! Вылитый батя: и по ухватке, и по походке, даже голос — и тот отцовский.

Ш у л и г а. Отец-то жив сейчас?

С а в е л и й. Жив… В Новосибирске, в Академгородке, большими делами ворочает. Физик. Недавно в «Правде» про него писали.

Ш у л и г а. А эта? Чувиха в джинсах?..

С а в е л и й. Сергеева сеструха. В консерватории учится.

Ш у л и г а. Вон ты с кем, Савелий Тихонович, якшаешься? А я-то, грешным делом, думал…

С а в е л и й. Что ты думал?

Ш у л и г а. В зятья к тебе хотел набиться.

С а в е л и й (выронил ложку) . В своем ли ты уме, шайтан турецкий? Наташка — дите, тока школу закончила. А ты…

Ш у л и г а. Что я?

С а в е л и й. Да ты ведь, сатана тебя расшиби, прошел и крым и рым!.. Не бывал тока у черта на рогах.

Ш у л и г а (прикуривает от уголька) . Бывал, Савелий Тихонович, и у черта на рогах. Но это там, на Колыме, в колонии особого режима. А сейчас, видишь: почет и уважение! Расконвоирован. Через полтора года раздастся звонок — и Володька Шулига получит красную паспортину и может писать мемуары о своей прошлой жизни.

С а в е л и й. Насчет Наташки ты брось!.. Я в Сталинграде не таких, как ты, через себя бросал! А тебя!.. За мою сиротку!..

Ш у л и г а. Что ты меня?

С а в е л и й (наступая на Шулигу) . Вот этими своими руками распотрошу, как чебака селитерного, и кишки выпущу!..

Ш у л и г а. Побереги нервы, Савелий Тихонович. (Достает флягу, наливает в пробку-стаканчик, протягивает Савелию.)

С а в е л и й (отстраняя спирт) . Слыхал я, по какой смурной статье ты восьмой год эти бахилы носишь.

Ш у л и г а. Кто это тебе про меня наболтал? Уж не рыжий ли паскуда?..

С а в е л и й. Так что ты это учти, паря. И свои дурацкие задумки выкинь из головы. Наташка уже перебралась в город. Поступила работать в институт, к самому академику Островерхову.

Ш у л и г а. Полы мыть в кабинете академика и ведра с мусором вытаскивать? Недурно придумали твои гостечки в соломенных шляпах! (Отходит от костра, но тут же возвращается.) Ты хорошенько приглядись, Савелий Тихонович, к этому фраеру с бакенбардами. Вчера я видел своими глазами, как он лапал Наташку на гаревом мысу. А целовал ее так, что я от расстройства чуть из лодки не вывалился.

С а в е л и й. Что?! Что ты сказал?!

Ш у л и г а. Говорю то, что видел. Твой командир стал большим ученым, о нем пишут газеты!.. А ты, егерь Савелий Истомин, как был рядовым солдатом, так и останешься им до тех пор, пока не высохнет это озеро. Ну, я пошел. (Остановился.) А расконвоированного Шулигу ты еще вспомнишь… вспомнишь, когда твоя сиротка принесет тебе в подоле внука или внучку… А твой бывший боевой командир, великий физик, не захочет быть дедом младенца. А тебя, старого искалеченного солдата, этот физик не пустит на порог своего кабинета, если ты вздумаешь поговорить с ним по душам. Понял, Савелий Тихонович, какую пакостную игрушку лепит жизнь? Приятных снов тебе, Савелий Тихонович.

С а в е л и й. Ах ты, стервец! Да как ты смеешь?! (Направляется следом за Шулигой, но тут же возвращается к костру.)