Альманах «Сценарист» - Сценарист. Выпуск 5

Звезда и песня моя, судьба и невеста моя. Как много во мне для тебя не родившихся еще нежных голубых слов и песен. Но я заставлю о тебе петь не слова, а всю вселенную. Ради тебя зазвенят звезды и луна будет новым солнцем, чтобы светить твоему сыну синим пламенем в тихие летние ночи, когда земля вся будет в радости, игре и огне смеха. Говорю тебе не слова, ибо я поэт вселенной и буду делать с ней, что захочу. Она любит меня, потому что я ее сын.

Прощай, свет и новая спасенная вселенная, огонь и воскресение. Мы зачали иной лучший мир, выше небес и таинственнее звезд. Прощай, неизъяснимая, у меня любовь рвет сердце и душа стала бездной, где крутится вихрем пламя тоски по тебе. Я знаю, что я бессмертен и перестрою вселенную ради тебя и во имя тебя. Света тебе хочу, светлая, как во мне все стало светом и верой. Андрей.»

Все молчали.

ВДРУГ ЖЕНЩИНА С ЦВЕТАМИ ПОЧЕМУ-ТО СКАЗАЛА: Меня тоже Машей зовут.

52. Лёша-Ксения варила кофе в турке по фирменному Лёшиному рецепту на той самой кухне, где тогда проходила вечеринка. Добавляла сахар, корицу. Соломин сидел за столом, облокотивись на него одной рукой. Полька была нарочито весела, как обычно деятельна, — стоя, резала пахлаву. Соломин тяжело и мрачно дышал от своей полноты и раздражения. Тум курила, как обычно, сидя на подоконнике, и выглядела так, будто она была во всём виновата.

СОЛОМИН: … Про нас, например? Нет? Не дотукало до тебя, что у нас тоже души есть?

ПОЛЬКА: Соломина, а ты чего разорался на ночь глядя? Особенно про души?

Лёша-Ксения достала кофейные чашки из серванта. Она помнила, где они лежат. Разлила кофе. Протянула Тум, та покачала головой. Поставила тогда все три чашки перед Соломиной и Полькой.

СОЛОМИН: Я…я с Монаховым с третьего класса дружил между прочим. Я чуть не свихнулся, когда он умер.

ЛЁША-КСЕНИЯ (сказала тихо): Да я живой. Кофе пей.

Соломин встал подошёл совсем близко к Лёша-Ксении, навис над ней и закричал очень страшно.

СОЛОМИН: Да ты совсем… долбанулась, да?!

ТУМ: Сань!

Полька подошла к Соломину, взяла его за локти, прижалась к его спине животом.

ПОЛЬКА: Тихо-тихо-тихо.

СОЛОМИН (Лёша-Ксении): Чего размолчалась-то?

Соломин «пошёл» на Лёша-Ксению, та принялся отступать к подоконнику. Тум потушила сигарету и быстро подошла к Соломину, пытаясь влезть между ним и Лёша-Ксенией.

ТУМ: Соломин, это ты, по-моему, долбанулся!

СОЛОМИН: А ты может спишь с ней? Ты же всегда хотела! Она тебе такая больше нравится?!

Тум отступила, подобрала свою сумку с пола и ушла из квартиры. Лёша-Ксения подошла к Соломину и ударила его в лицо. Тот не упал, но отшатнулся к подоконнику, посмотрел с ужасом и потёр скулу.

Лёша-Ксения забрала свой рюкзак и ушла вслед за Тумом. Полька села за стол и отпила из одной из чашек. Потом посмотрела на мужа и пододвинула чашку в его сторону, хотя на столе стояли ещё нетронутые две.

ПОЛЬКА: Попробуй. Это фирменный Монаховский кофе. Больше так никто не умеет.

53. Тум сидела в машине, на водительском месте. Курила. Лёша-Ксения сидела рядом. Ждали светофора. Но дорогу никто не переходил, было уже слишком поздно или район оказался немноголюдным.

ТУМ: Ты знаешь, я на самом деле всё понимаю. Больше, чем ты думаешь. Но… Но, поверь мне, я знаю, что Лёше… Он бы не хотел… ему бы это очень не понравилось, что ты делаешь.

Лёша-Ксения взяла рюкзак, тот самый, с которым Лёша ходил в лес, и вышла из машины. Тум не остановила её, загорелся зелёный для машин и она поехала.

54. Лёша-Ксения шла, чуть-чуть прихрамывая, по Крымскому мосту в сторону Октябрьской. Было темно, река лежала тёмным зеркалом. Прохожих почти не было, однако машины, ковыряя глаза фарами, мчались мимо. Навстречу Лёша-Ксении, шатаясь, из темноты вышла лет 18 девица на каблуках, накрашенная как кукла. Она встала, подошла к широкому бортику, отделяющему дорогу от тротуара, и легла на него. Одна из машин остановилась, из окна выглянул мужик, точнее, даже приокрыл дверцу.

МУЖИК (с акцентом): Подвезти?

Лёша-Ксения подошла к лежащей и ответила водителю как бы от лица девицы.

ЛЁША-КСЕНИЯ: Не надо.

Лёша-Ксения увидела, что мужик был в машине не один. Водитель выругался матом по-русски, завёл тачку и уехал. Лёша-Ксения подняла девицу с бортика.

ЛЁША-КСЕНИЯ: Куда тебя? Ты знаешь, что метро уже не работает?

55. Лёша-Ксения спала на полу, дома у Маши, так звали девицу с Крымского моста. Спала на ковре, накрывшись Лёшиной курткой, прямо в одежде.

В туалете Маша встала с унитаза, вытерлась. Подошла к раковине, посмотрела на себя в зеркало. Оттуда смотрело совсем детское лицо, и Маше это явно не понравилось. Она показала сама себе в зеркало фак, пошла в комнату, на ходу снимая с себя трусы и лифчик. Голая, она принялась расстёгивать Лёша-Ксении ширинку на джинсах, запихнула туда ладонь, потом вскочила и принялась пинать гостя ногами. Лёша-Ксения приподнялась и мало что соображая спросонья — посмотрела на Машу.

МАША (орала): А ну съе… ся отсюда! Пошёл, пошёл, извращенец!

Лёша-Ксения глядела на девицу снизу вверх, сидя на полу, устало, раздражительно и удивлённо, как смотрят родители на взбесившихся от свежего воздуха или дурной компании детей. Девица уже слабо пинала Лёша-Ксению ногой, на которой запутался её собственный лифчик. Лёша-Ксения сняла с её ступни намотавшийся лифчик и положила его в сторону. От неожиданности Маша перестала пинаться. Лёша-Ксения встала и протянула к Маше руку. Та не отстранилась. Лёша-Ксения погладила Машу по голове, как ребёнка.

ЛЁША-КСЕНИЯ: Иди спать.

Маша вдруг открыла шкаф, достала оттуда длинную футболку, надела её и забралась в кровать. Лёша-Ксения снова легла на пол, полежала немного, потом встала, надела куртку, взяла рюкзак и вышла из квартиры.

56. Через час бомбила остановил машину у той самой мусорки, куда Лёша и Ксения выбрасывали свой общий пакет. Лёша-Ксения расплатилась. Прошла по ночному тёмному двору, как они это делали вдвоём, прислонила магнитный ключ к датчику домофона, поднялась на третий этаж. Открыла дверь ключом и вошла в свою квартиру. Наткнулась на ботинки, только не на Ксенины кеды, а на заношенные мужские кроссовки. На кухне стол был заставлен жратвой, бутылками, открытыми банками, грязной посудой. В комнате, на разложенном диване, спали Ксенин брат и его жена. Рукодельного календаря над ними не было. Брат храпел, его жена спала тихо, отвернувшись к стене. С одной из ниш стеллажа были сброшены Лёшины книжки, на их месте стоял принесённый телевизор.

Лёша-Ксения села на стул и принялась смотреть на брата и его жену. Потом она оглядела комнату, подошла к книжному шкафу, достала кипу карт. Подобрала с пола холщёвую сумку, которую Ксения ещё лет пять назад привезла из Портороша с рекламного фестиваля — не досмотрела, не выбросила. Лёша-Ксения сложила туда карты, в последний раз посмотрела на свою квартиру и вышла.