Исидор Шток - Пьесы

М и л о ч к а. Нику?

С у ш к и н. Как увидел я сегодня тебя, Нику эту… Вспомнил, как исковеркал тебе жизнь этот Шкара. Два года жил с тобой, все это знали, а потом увильнул, другую нашел из заводоуправления, на четыре года старше.

М и л о ч к а. Вот и живут они тридцать семь лет, через тринадцать лет золотую свадьбу играть будут. Плохо ли?

С у ш к и н. Думаешь, не видал я, как ты переживала, как худела. Как людей сторонилась… А потом уехала, сгинула…

М и л о ч к а (недовольно) . К чему вы, Лева Алексеевич, этот разговор завели?

С у ш к и н. А к тому, что захотелось мне, чтоб Ника Стрельникова счастлива была. Она ведь, как… пеночка… И сама не знает, как хороша. На тебя, между прочим, похожая, сорок лет назад. (Резко.) Не годится ей этот парень.

М и л о ч к а. Что же вы узнали о Геннадии этом?

С у ш к и н. Я ведь не так, Милочка, не с бухты-барахты говорю. Вышел из магазина, встретил Николая Саматохина, стали вспоминать старое. Я говорю: «Сегодня выдаем дочку Ефима». А он знает этого Геннадия. «Да он женат», — говорит. — «Не может быть…» — «И ребенок у них есть. Она у Голикова на листопрокатном инженером работает, сейчас в Венгрию уехала». Я не поверил, пошел к Голикову, он всех там знает… Саматохин правду сказал.

Входит Н и к а. Останавливается у двери, слушает. Милочка и Сушкин ее не видят.

М и л о ч к а. Мы, конечно, знали, что он был женат, а теперь он свободный человек.

С у ш к и н. Я и мальчишку ихнего сегодня видел. Сидит на качелях, качается, бабушка его подталкивает.

М и л о ч к а. Как же он мог записаться на регистрацию с Никой? Ведь там же справка нужна. Паспорт проверяют.

С у ш к и н. Я уж этого не знаю. Наверно, с прежней женой не был зарегистрирован.

М и л о ч к а. Вот видите! Это все меняет.

С у ш к и н (свирепо) . Что меняет? Печать в паспорте все меняет? Бумажка все меняет? А для мальчонки, который без отца жить будет, это тоже все меняет?

Н и к а (подходит к Сушкину) . Думаете, я не знаю, что Геннадий был женат, разлюбил, да, наверно, никогда и не любил, и она его не любила, они давно чужие… Думаете, не рассказал он все? Ну, мальчик у них есть, будем за него платить. А захочет — мы его к себе возьмем. Да будь у него трое детей — я все равно не откажусь от него. Ну, не распишемся сегодня, распишемся через неделю, через месяц, через полгода, что от этого изменится? Дождемся ее возвращения, встретимся с ней, все расскажем… Только не надо так действовать, тайком, тишком. Нехорошо это, Лев Алексеевич, непартийно. Сейчас сюда придет Геннадий, он сам вам все объяснит, лучше, чем я… Отменим сегодня свадьбу, отложим ее, не страшно… А впрочем, почему мы должны отменять свадьбу? Да, мы не пойдем во Дворец бракосочетаний, не будем сегодня расписываться. А банкет? Почему мы должны его отменять? Как раньше говорили? Гражданский брак? Вот мы и будем пока жить гражданским браком. А торжественный ужин, он никаким законом не запрещен. Отсюда мы, конечно, уйдем, перенесем банкет в кафе «Ласточка». А вас, Лев Алексеевич, мы уже не позовем, мы уж без вас обойдемся. Оставайтесь тут со своими канарейками. Для чего вы вмешались в нашу жизнь? Думаете, не понимаю? Для того чтоб заявить людям, что вы всем нужны, что без вас невозможно разобраться, что один вы… (Жестоко.) Никому вы не нужны! Ровным счетом никому. Пошли, тетя Милочка!

М и л о ч к а (ей неловко за резкость девушки, решительно) . Подождем Шкару.

Н и к а. Ни одной секунды я не останусь в этом доме!

Вбегает Ш к а р н и к о в, забыв произнести свое обычное приветствие, не сняв шляпы и пальто, он кричит от самой двери.

Ш к а р н и к о в. Вы уже слышали?

М и л о ч к а (замирает) . Что еще случилось?

Ш к а р н и к о в. Вы, значит, не знаете? (Опускается на кресло.) Полчаса тому назад в своем рабочем кабинете от разрыва сердца умер Иван Саратов.

Движение Милочки и Ники.

Я пришел туда, когда было уже все кончено. У подъезда две машины скорой помощи. В кабинете реаниматоры… Все напрасно… Разрыв сердца и аорты…

Сушкин бросается к двери, расталкивая всех. Шкарников его задерживает.

Подожди, Лева. Тебя не пустят. Заводоуправление оцеплено. Бесполезно. Он ведь был у тебя сегодня? Жаловался на сердце, на здоровье?

С у ш к и н (чуть слышно) . Он никогда не жаловался… Никогда…

М и л о ч к а (обнимает прижимающуюся к ней Нику) . Ну, не дрожи ты, дочка, не дрожи…

Ш к а р н и к о в (Сушкину) . Что ты смотришь на меня? Включите радио.

Сушкин включает радио. Вальс.

Верьте мне, чудес не бывает, все кончено…

Сушкин распахивает окно. В комнаты вливаются шум улицы, детские голоса, звонки трамваев.

М и л о ч к а. Надо позвонить по телефону. Шкара, сказать гостям, что все отменяется.

Н и к а. Не надо никому звонить. Подождите еще…

Ш к а р н и к о в. Чего ждать?! Геннадий тоже считает, что ни о какой свадьбе и речи не может быть.

Входит Р у ф и н а с огромным букетом белых хризантем, торжественно ставит их в вазу посреди стола.

Р у ф и н а. Вот они! Белые, как положено. Глядите!

З а н а в е с.

Идет без антракта, сразу после второго.

Во время перестановки звучит песня о палатке. Ее поет Лев Алексеевич Сушкин.

Открывается занавес. Убран свадебный стол, унесены стулья. За окном ночь. В комнате С у ш к и н и М и л о ч к а.

С у ш к и н. Порой кажется, ничего вокруг нет. Только степь и палатки… И зима… Ветер знойкий такой, и костры горят, много костров…

М и л о ч к а. В тридцатом году палаток совсем мало оставалось, бараки строили. А в тридцать первом палатки совсем убрали. У нас бараки красиво назывались: «Имени светлого будущего», «Мы со Сталинградского!..» «Смерть капитализму».

С у ш к и н. «Сакко и Ванцетти»… Отстоял я, помню, две смены подряд, прибегает Ефим Стрельников. «Где Старшой?» — «Спит Старшой». — «Буди его! На станцию состав с огнеупором приехал, разгружать некому». — «Вставайте, славяне, быстро на станцию». Ванюшка говорит: «Я с вами пойду, дядя Лева…» — «Тебе нельзя, Ваня, фабзайцы спать должны». — «Что же вы все на разгрузку уйдете, а я один здесь останусь? Я не согласен. Посмотрите, дядя Лева, сталинградцы уже вышли, за ними турксибовцы, за ними «Сакко и Ванцетти». А дядя Шкара оркестр привел. Две трубы, барабан, два баяна. Возьмите меня, дядя Лева, возьмите…» (Плачет.)