Исидор Шток - Пьесы

С а ш е н ь к а (улыбаясь) . Нет еще. Где он будет жить?

С е р г е е в. Он будет жить в другом городе. Над ним будет совсем ясное небо. Развалины уберут. Найдут ли под ними расщепленный пропеллер, фанеру, суповую миску… Будет ли он знать, как мы стояли с тобой на развалинах и говорили о том, что он будет жить в другом городе?

З а н а в е с.

1943

ЯБЛОЧКОВ ПАВЕЛ НИКОЛАЕВИЧ.

ГЛУХОВ НИКОЛАЙ ГАВРИЛОВИЧ — его друг.

ФОМИН — рабочий в мастерской Яблочкова и Глухова.

МАРИЯ — ученица Московской консерватории.

ЕЛЕНА — ее подруга.

ЧИКОЛЕВ ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ.

МЕНДЕЛЕЕВ ДМИТРИЙ ИВАНОВИЧ.

СЕЧЕНОВ ИВАН МИХАЙЛОВИЧ.

ЛАЧИНОВ — профессор-физик.

АРАТОВ — жандармский офицер.

ЛОДЫГИН.

ЛУИ ЖЕНЕЙРУЗ — коммерсант.

ВИЛЬЯМ ГИЛЛАРД — американец.

СКОРНЯКОВ ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ — член правления Южно-Русского общества пароходства и торговли.

ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ КОНСТАНТИН НИКОЛАЕВИЧ.

ВОРОНОВИЧ — разорившийся дворянин.

ЖУРКИН ПРОХОР КУЗЬМИЧ — купец.

ЛАМЕРДЬЕ — хозяин отеля.

ЖАНЕТТА — горничная.

ШАРАПОВ — отставной солдат.

АДЪЮТАНТ ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ, СЕКРЕТАРЬ ЯБЛОЧКОВА, ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ, АДВОКАТ, ГОСПОДИН С КНИГОЙ, ЧЕЛОВЕК В ПЕНСНЕ, ТОЛСТЫЙ МУЖЧИНА, БРАНДМАЙОР, МАТРОСЫ, СВИТА ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ, ПОЛИЦЕЙСКИЕ, ГОСТИ И ЛАКЕИ НА ПРИЕМЕ У ЯБЛОЧКОВА, СЛУЖИТЕЛИ, ПУБЛИКА НА ЛЕКЦИИ ЯБЛОЧКОВА.

Время действия — с 1875 по 1879 год.

Место действия — Москва, Париж, Петербург.

Порыв весеннего ветра распахнул дверь в полуподвал приземистого двухэтажного дома. Яркий луч осветил грязную мостовую, низкие здания, пролетку извозчика, мокрую вывеску магазина. И вместе с лучом света на темную улицу хлынули аккорды музыки — резкие, словно прорезающие тьму аккорды — начало Первого фортепианного концерта Чайковского. Играет рояль, и могучие аккорды вливаются в многоголосую песню оркестра. Отступают мрак и сырость улицы, чахлые силуэты голых деревьев и редкие, накренившиеся столбики фонарей с неверным мерцающим и не рассеивающимся в тумане светом.

Низкая длинная комната с прилавком, как в магазине, с колокольчиком на входной двери. У прилавка рядом с роялем стоит часть телеги — передний мост с двумя колесами, покрытыми железными ободьями. На стене барометр, из тех, что висят на фасадах больших присутственных зданий. На прилавке в беспорядке лежат игрушечный пароход и чугунная коробка с цепочкой, голубой аптекарский шар с витрины, торговые весы. У стены стоят прожектор на трех тонких ножках, велосипед, пожарный насос и большие гири, какие употребляются в цирке для «силового акта». А на полу под прилавком навалены в кучу замки, подсвечники, кастрюли, часы, сковородки. Справа от входной двери окно на темную улицу. Против зрителя, в глубине сцены маленькая дверь, закрытая засовом и большим висячим замком. На прилавке и на подоконнике горят свечи и керосиновая лампа-«молния». За роялем девушка, черное пальто ее распахнуто, шапочка на ее темных волосах лихо сбилась набекрень, она в белой кофте, в длинной юбке, в забрызганных грязью высоких шнурованных башмаках. Это М а р и я. Двое мужчин — тридцатилетний штабс-капитан в отставке Г л у х о в и молодой рабочий Ф о м и н, — вооруженные кистями и баночками с краской, расписывают прислоненную к стене уличную вывеску: «Мастерская физических приборов П. Н. Яблочкова и Н. Г. Глухова». Под надписью рисунок: мужчина с бородкой, с усами, в цилиндре держит в одной руке барометр, а другой указывает на текст вывески. Разрисована вывеска плохо, но весьма ярко: художники не пожалели алой и золотой красок.

Г л у х о в. Что вы играете, Машенька?

М а р и я. Фортепианный концерт… Сочинение преподавателя нашей консерватории Чайковского…

Г л у х о в. Хорошая музыка. Закрой дверь, Фомин.

Ф о м и н выходит.

М а р и я. Откуда у вас этот рояль?

Г л у х о в. Мое последнее недвижимое имущество. Продается. Купите.

Ф о м и н (возвращается из сеней) . Темень.

М а р и я (подходит к окну) . Что же он не идет?.. А на улице мелкий-мелкий дождик. Называется осенний, но идет почему-то всегда весной… И ветер… И темно… Я еле добралась к вам. Павел Николаевич сказал, что вашу мастерскую видно издалека: на крыше стоит большой прожектор и освещает гальваническим светом всю улицу. Он мне солгал?

Г л у х о в. Он вам сказал правду. Прожектор перед вами.

М а р и я. Вот этот? Похожий на котел.

Г л у х о в. Да. Он горел на крыше три вечера и три ночи собирал толпы зевак. Он освещал лавку нашего мецената Журкина, и лавка торговала великолепно. За три вечера Журкин сбыл весь запас тухлых селедок. Но вчера явился жандарм в сопровождении околоточного. Они составили протокол и приказали немедленно погасить прожектор.

М а р и я. Они боялись пожара?

Ф о м и н. Нет. Просто им заплатили другие лавочники.

Г л у х о в. Они устроили целое следствие. Нам пришлось стащить с чердака бунзеновскую батарею. А мсье Журкин-старший, купец сырой и болезненный, метался в одной жилетке под дождем, совал городовым трешки, и к ночи его хватил удар. Сейчас он, кажется, помирает, а его сын, Журкин-младший, проклинает нас и грозит выселением.

М а р и я. Первые неприятности от гальванического света! (Глядя на вывеску.) Кто этот господин в цилиндре? Вы или Павел Николаевич?

Г л у х о в. Наш меценат, покровитель и хозяин, мсье Журкин-младший. Когда он увидит себя с тростью, с барометром и в цилиндре, он с ума сойдет от счастья и простит нам долги наши, прошлые и будущие.

Ф о м и н. С ума сойдет — может быть. Но долги… Вряд ли. Вот вы сказали, барышня, что это первые у нас с Павлом Николаевичем неприятности. Это уже восьмые или двенадцатые неприятности. А первые начались, когда мы в мастерских Курской дороги служили. Он — начальником телеграфа, я — истопником. Так вот в то самое время задумал царь на отдых в Крым ехать. Приказали Павлу Николаевичу установку гальванического света на паровозе сделать. Трое суток он на паровозе стоял, руками угли регулировал. Ветер холодный, март… А в Одессе царь узнал, что на паровозе электрический фонарь горел, сильно испугался. «Это они нарочно подстроили, чтоб погубить меня! Чтоб всякий нигилист с бомбой видел, что вот, мол, царский поезд идет». Вернулся Павел Николаевич обратно, а у начальника дороги приказ заготовлен: «Отставного поручика Яблочкова считать уволенным с телеграфа». А вы говорите «первые неприятности». После первых у нас еще и вторые, и третьи, и шестые, и седьмые были. И после каждой неприятности Павел Николаевич одно и то же говорит: «Ничего, Чибис!» Он меня Чибисом за мою страсть к охоте зовет. «Ничего, Чибис, скоро мы с тобой всю Россию светом зальем!»