Исидор Шток - Драмы

В а л я. Я не о себе… Я о Ганьке плачу…

Н о в о с е л о в. Могла бы и о себе поплакать. Есть основание. Завтра ты пойдешь в школу и по очереди будешь извиняться перед всеми учителями и всеми учениками твоего класса… А на собрании ты признаешься, что всех обманывала, поступила нечестно, прикрываясь моим именем. И если я узнаю, что ты хоть где-нибудь, хоть когда-нибудь посмела козырнуть отцом и позволила себе отделиться от других своих товарищей, — худо тебе будет! Слышишь?

В а л я. Слышу.

Н о в о с е л о в. А послезавтра я буду у вашего директора и сам с ним поговорю о тебе и о Ганьке…

В а л я. Его завтра выгонят из школы.

Н о в о с е л о в. Ерунда! Это, брат, не так просто… (Садится в машину.)

В а л я. Папа! Желаю тебе счастливого полета, ясного неба…

Н о в о с е л о в. Ладно, ладно!

Дает газ и уезжает. Валя уходит в дом. Дом засыпает. В окнах гаснет свет. Слышно, как скрипят ворота, закрываемые Филиным. Пробегает запоздалый ж и л е ц. Отдаленный шум пустого трамвая. У ворот заснул, запахнувшись в баранью шубу, Филин… Вдруг громовой голос репродуктора из окна Оковина. Играют первые аккорды вступления к «Аиде». Эти звуки будят инженера Л о с н и ц к о г о. Сонный, он распахивает форточку и кричит.

Л о с н и ц к и й. Выключите радио! Или закройте окно! Вы слышите, товарищ Оковин! (Скрывается.)

Из парадного выбегает без пиджака Г а н я. Он трясет за плечо Филина.

Г а н я. Филин… голубчик… Иди со мной… Там папа… Иди, Филин…

Ганя бежит к дому, Филин за ним.

З а н а в е с.

Через шесть дней. Комната Каракаша. Вечер. На столе увядающий букет белой сирени и плакат: «Здравствуйте, друзья детства!» Зеленая лампа освещает согнувшуюся над ученическими тетрадями Л и д и ю В а с и л ь е в н у. На полу сидит К а р а к а ш и укладывает вещи в чемодан, потом вынимает и раскладывает все на полу, потом снова укладывает, потом снова выкладывает.

На подоконнике сидит Г а н я, он смотрит в окно.

Г а н я. Совсем темно стало… Филин ворота открывает… Новоселов приехал… Выходит из машины… С какой-то женщиной… в дом зашли…

Л и д и я В а с и л ь е в н а. Ты бы гулять пошел, Танюшка.

Г а н я. Нет, не хочется. Скоро Полтавский и Басилов вернутся из школы. Там пионерский сбор.

Л и д и я В а с и л ь е в н а (правит тетрадь) . Какие ошибки! Что-то ужасное!

Г а н я. Завтра я в школу пойду… Шесть дней не был… Шесть дней… Я ведь совсем поправился, доктор сказал, что теперь уже можно…

Л и д и я В а с и л ь е в н а. Конечно! Мы завтра вместе пойдем.

К а р а к а ш. Не влезает. (Выкладывает все из чемодана на пол.)

Л и д и я В а с и л ь е в н а. У тебя не влезет все в один чемодан, Сева!

К а р а к а ш. Влезет! Вле-зет! Сейчас я все уложу в шашечном порядке. И придавлю коленом… Тогда все влезет.

Л и д и я В а с и л ь е в н а (исправляет) . Не Спорта, а Спарта.

Г а н я. А вот Оковин вышел из парадного. Встретился с Лосницким. О чем-то говорят, на наши окна показывают…

К а р а к а ш. Да, мама, тебе двадцать раз вчера звонил этот Лосницкий. Обещал вечером зайти.

Л и д и я В а с и л ь е в н а. Я уже с ним виделась. Кофе убежал! Ах-ах… (Разливает кофе в чашки, подает Гане и Каракашу.) А потом сами себе наливайте — у меня еще сорок пять тетрадей. Ганя, хлеба с маслом хочешь?

Г а н я. Нет.

Л и д и я В а с и л ь е в н а. А тебе, Сева, я дам в дорогу жареную утку.

К а р а к а ш (вываливая все из чемодана) . Опять ничего не влезло! К чему мне эта утка! В скором поезде всегда есть вагон-ресторан со свежими утками. Правда, Ганя?

Г а н я. Не знаю. Я никогда не ездил в скором поезде.

Л и д и я В а с и л ь е в н а (исправляет ошибку в тетради) . Не Пелопонос, а Пелопоннес!.. Я не знаю человека, который бы не испортил себе желудка в вагоне-ресторане.

К а р а к а ш. Сейчас я все уложу по диагонали. Так, наверное, влезет. По диагонали тоже не лезет!

Л и д и я В а с и л ь е в н а. И все-таки я не согласна, Сева, что ты уже уезжаешь. Отпуск на месяц, а ты и семи дней не прожил…

К а р а к а ш. Я отдохнул? Прекрасно… Дел там много? Есть дела. Телеграммы мне посылают, просят поскорей вернуться? А как же! Тебе ведь есть о ком теперь заботиться, вместо одного сына у тебя сразу семьсот детей стало, плюс Ганя Семушкин.

Л и д и я В а с и л ь е в н а. Я еще не дала согласия быть директором.

К а р а к а ш. А Берендеев, бывший директор, сказал, что он уже сдал тебе… Что? Дела. (Гане.) Хлопец, ты чего нос повесил?

Г а н я. Так…

К а р а к а ш. Распустят вас на каникулы, приедешь с Лидией Васильевной ко мне в гости. Захочешь — я тебя в лагерь устрою. Будешь жить на самой вершине сопки. Цветы, ягоды, леса… Горы как на Кавказе. Ты на Кавказе был?

Г а н я. Нет.

К а р а к а ш. Эти красивее… Внизу озера, речки… А воздух такой, что на тридцать километров вперед все видно… А в выходной день мы с тобой будем на машине охотиться… У меня свой «газик», растрепанный такой, всюду ездит, любую гору берет. Ты бывал на охоте?

Г а н я. Нет.

К а р а к а ш. Там богатая охота. На зайца, на бакланов, на глухарей… Вот и тебя возьмем. Будем жить вместе. Да как еще хорошо будем жить!

Г а н я (подходит к нему, влюбленно смотрит на Каракаша) . Верно, дядя Всеволод?

К а р а к а ш. Верно!

Г а н я. Можно я вас буду просто Всеволодом звать?

К а р а к а ш. Конечно, можно. Ничего не лезет! Ничего!

Л и д и я В а с и л ь е в н а. Возьми мой большой желтый чемодан. Он валяется на чердаке без дела. Туда все влезет. Я тебе принесу.

К а р а к а ш. Я сам принесу.

Л и д и я В а с и л ь е в н а. Ты не найдешь. Еще чужой возьмешь, Только там, да чердаке, мышей много…

Г а н я. Я провожу вас, Лидия Васильевна!

К а р а к а ш. Возьми свечку! Или вот! (Достает из чемодана.) Электрический фонарик! (Вручает Гане.)

Л и д и я В а с и л ь е в н а. Вперед!

Уходит вместе с Ганей. Каракаш снова все вытряхивает на пол. Встает, шагает по комнате, смотрит в окно, снимает плакат «Здравствуйте, друзья детства!», разрывает его и бросает в корзину.

Стук в дверь. Входит О к о в и н.

О к о в и н. Простите, мы не знакомы…

К а р а к а ш. Нет, мы знакомы.

О к о в и н. Да, да, тогда, шесть дней назад, у Гани… Вот о Гане я и хотел поговорить с вами и с вашей матушкой…

К а р а к а ш. Они скоро вернутся, Ганя и мама.

О к о в и н. Нет, я не хотел бы, чтоб при нашем разговоре присутствовал Ганя. Я буду говорить о нем. О нем и о себе.

К а р а к а ш. Да вы присаживайтесь.

О к о в и н. Мерси. Шесть суток прошло, как этот мальчик потерял отца… И шесть суток я не имею покоя. Я совершенно перестал спать. У меня голова разламывается от бессонницы… Конечно, смерть есть смерть и ее нельзя избежать, но в том, что произошло с мальчиком, в том, что мы, его соседи, ничего не знали… Нет, нет, мы не смеем не знать того, что происходит у нас под баком, рядом… Каждый вечер мы сидим с инженерам Лосницким, знаете, этот, которому я сорок лет мешаю сосредоточиться… Мы все время говорим о Гане…