Жан Расин - Трагедии

Величие души нам без труда дается,
Когда чужая кровь, а не родная льется!
А если бы ваш сын, ваш юный Телемах
Был обречен принять клинка смертельный взмах,
Вы, сыном жертвуя цветущим и любимым,
Могли бы не роптать и быть неколебимым?
Нет, вы не стали бы покорно ждать конца
И поспешили бы остановить жреца.
Не стану отрицать, Улисс, я дал вам слово,
И если дочь моя — я повторяю снова —
В Авлиду явится, ей гибель суждена.
Но если вдруг в пути задержится она
Иль мать ей в Аргосе прикажет оставаться,
То вправе я тогда считать, что, может статься,
Какой-то менее других жестокий бог
Вступился за нее, продлив ей жизни срок.
Прислушивался к вам и так, скажу по чести,
Я слишком...

Государь!

Ну, что? Какие вести?

Царица прибыла. Сейчас и дочь, и мать
Спешат сюда, чтоб вас скорее увидать.
Они и раньше бы предстали перед вами,
Но ехали они столь темными лесами,
Что провожатый их не знал, куда вести,
И поезд свадебный во мгле свернул с пути.

О небо!

Прибыла как пленница Ахилла
В их свите юная рабыня Эрифила.
Она печалится, не осушает глаз
И хочет, чтоб судьбу ей предсказал Калхас.
О том, что здесь они, всем стало вмиг известно,
И лагерь греческий ликует повсеместно.
Все чествуют семью любимого царя
И громко славят вас, согласно говоря,
Что вам, славнейшему из всех царей Эллады,
Бразды правления вручить ахейцы рады,
Что боги к вам вполне заслуженно щедры
И расточают вам богатые дары,
Что дочь — один из них, и самый драгоценный,
А вы — счастливейший отец во всей вселенной [177].

Да, да, я понял все. Довольно, Эврибат!
Ступай, скажи, что я их появленью рад.

О небо, ты меня преследуешь всечасно!
Предотвратить беду старался я напрасно.
Ах, будь я в этот миг хотя бы волен сам
Дать выход горестным стенаньям и слезам!
Но мы, цари, — рабы! Печальна наша участь:
Терзаясь ужасом, отчаянием мучась,
Чужими лицами всегда окружены,
При них бесстрастный вид мы соблюдать должны.

О, царь, я сам — отец, и вашу неудачу
Так больно видеть мне, что я едва не плачу.
Нет, нет, я вас отнюдь не склонен осуждать
И сердцем чувствую, как вы должны страдать.
Но можно ли богам выказывать обиду?
Коль вашу дочь они доставили в Авлиду,
Так, значит, суждено. Верховный жрец Калхас
Немедленно ее потребует у вас.
Пока мы здесь одни, слез от меня не прячьте
И, не стыдясь, дитя любимое оплачьте,
Но помните, какой блистательный исход
Нам ваше мужество из бедствий принесет:
На крыльях парусов ахейские герои,
Как птицы, полетят к стенам надменной Трои,
И город будет взят, и старый царь Приам,
Поверженный, придет просить пощады к вам;
Елена вновь войдет в покои Менелая,
А Троя, эллинов соперница былая,
Сравняется с землей, прославив навсегда
Царя, который спас ахейские суда!

Я вижу тщетность всех уловок и усилий.
Как ни боролся я, но боги победили,
И смерти дочери моей не избежать.
Но надо попросить Калхаса подождать,
Пока не будет мной удалена царица.
Тогда — берите дочь, и пусть обряд свершится.

Не будем им мешать. Уйдем скорее прочь.
Пусть мужа и отца обнимут мать и дочь,
Пусть встречей радостной спокойно насладятся
И предо мной своим довольством не гордятся.

Но кто и чем сейчас обиду вам нанес?
Вы словно ищете причин для новых слез.
Я понимаю вас: чужбина душу ранит.
В неволе свет не мил — кто с этим спорить станет!
Но — смею ли сказать? — в те роковые дни,
Когда, лишенные защиты и родни,
В плену, невесть куда, на корабле мы плыли,
Вы столько горьких слез в отчаянье не лили,
Хоть на глазах у вас тогда все время был
Виновник ваших бед, безжалостный Ахилл.
Так почему же вас не радует нимало,
Что наконец судьба вам улыбаться стала?
Ведь Ифигения безмерно к вам добра.
Она лелеет вас, как нежная сестра.
Благодаря ее участью и заботам
Все окружают вас любовью и почетом.
Пришло желанье вам в Авлиде побывать —
И вот уже вы здесь. О чем же горевать?

Ужель ты думаешь, мой друг, что Эрифила
Средь радостей чужих свою печаль забыла,
И невдомек тебе, что их счастливый вид
Мне причиняет боль и душу бередит?
Путь Ифигении безоблачен и светел:
Здесь любящий отец ее с улыбкой встретил,
Царица-мать всегда к ней нежности полна.
А я? Почти с пелен повсюду я одна,
И жизнь моя любым опасностям открыта.
Родители, детей опора и защита,
Еще в младенчестве покинули меня
Под именем чужим; с тех пор судьбу кляня,
Не зная, кто они, скитаюсь я по свету.
Сказали мне, что я проникну в тайну эту
В мой смертный час...

Слова оракулов темны,
Но все же вы родных разыскивать должны.
И думается мне, что это предсказанье
Иное, может быть, имеет толкованье:
Под именем чужим живете вы давно,
Но будет подлинным оно заменено,
И в этот сладкий миг, простясь с судьбой постылой,
Вы перестанете быть прежней Эрифилой —
Все ваши горести исчезнут без следа!

О нет, меня везде преследует беда.
Ведь твой отец, один на всей земле причастный
К той тайне роковой, увы, погиб, несчастный,
Убит и погребен под грудой мертвых тел.
Он раньше ничего сказать мне не хотел
И лишь обмолвился, что тайну я открою
В назначенный мне час, когда прибуду в Трою,
А в жилах у меня струится кровь царей.
О, как мечтала я попасть туда скорей!
Но злобная судьба иначе рассудила:
На Лесбос грянули воители Ахилла,
И он, неистовый, как налетевший шквал,
Всех на своем пути крушил и убивал.
Все сразу рухнуло, и я с моей гордыней
Вдруг стала пленницей, ничтожною рабыней.
Мне прав моих теперь уж не отвоевать —
Лишь слезы ярости могу я проливать!

Да, тот, кто вас лишил надежд, родных, покоя,
Казаться должен вам жестокосердым вдвое!
Но здесь находится премудрый жрец Калхас.
Прибегните к нему. Он не отринет вас.
С ним боги говорят. Доверье их открыло
Калхасу смысл всего, что будет и что было [178].
Наверно, знает он, и кем вы рождены.
А от опасностей вы здесь ограждены:
Дочь Агамемнона, едва лишь свадьбу справит,
Свой кров и дружбу вам охотно предоставит.
Давно ль она сама клялась передо мной,
Что не оставит вас, Ахиллу став женой?