Виталий Раздольский - Дорога через Сокольники [Пьесы]

Г л у ш к о в (потрясен) . Виктор Станиславыч!.. Никогда не забуду. (Смахнув слезы, углубляется в чтение документа. Лицо его все больше твердеет. Время от времени бросает на Спасовского косые взгляды.) Так, так… Вот тебе и на. Как же?..

С п а с о в с к и й. Что еще?

Г л у ш к о в. Оказывается, давно задумали? С разбегу так не сочинишь. Я ведь не знал… Что же вы тогда людей-то не предупредили?

С п а с о в с к и й. Я все это выдумал. Самооговор. Разве не ясно?

Г л у ш к о в. Это ясно… (Читает. Вдруг отвлекается какой-то мыслью.) Извините, Виктор Станиславыч, но теперь я припоминаю: синенькие! Это вы сказали: синенькие… А я-то, желудь серый, решил, что ослышался. Нет, точно было сказано. Теперь вот, спасибо вам, по-писаному очень даже сходится все.

С п а с о в с к и й. Что сходится?

Г л у ш к о в. Что вы меня заранее в это дело сунули. Для перестраховки. Теперь вот признаетесь.

С п а с о в с к и й. Вы же сами просили меня?

Г л у ш к о в. Просил. Но я же не знал, что вы заранее?.. А сейчас разжалобил я вас, вы и снизошли… Нет, это не самооговор. Это исповедь. Вы сами знаете, исповедь. Вон как глазки бегают…

С п а с о в с к и й. Что вы еще хотите от меня?

Г л у ш к о в. Сознайтесь: вы сказали «синенькие». А синенькие у нас с кислородом. Я-то, серый желудь, расплакался от благородства. Никакого тут благородства.

Пауза.

С п а с о в с к и й. Помидорыч?..

Г л у ш к о в. Что — Помидорыч? Вот оно, на руках: ваяю собственноручное. Впрочем, могу вернуть вам ваше заявление и претерпеть все! (Протягивает Спасовскому заявление.)

Тот его не берет.

Не желаете?.. Личное достоинство, интеллигентность?.. На том и ловимся, Виктор Станиславыч. Заодно уж снимите камень с души, признайтесь!

С п а с о в с к и й. Признаться? В чем?.. (Насмешливо.) Во вредительстве?

Г л у ш к о в (игнорируя иронию) . Точную квалификацию предоставим юристам, хотя мысль про коварный умысел напрашивается сама собой…

С п а с о в с к и й. Напрашивайтесь! Как вам удобнее. А мне больше не с руки. В четвертом Вселенную только что поймали на игре в прятки…

Г л у ш к о в (аккуратно прячет заявление Спасовского в карман) . Не уверен, Виктор Станиславыч. Не уверен, что такого человека можно оставлять при Вселенной. Руководству, само собой, виднее. Но я лично…

С п а с о в с к и й. Неужели вы думаете, что бутерброд, который вы прессуете сейчас на моих глазах, может прельстить хоть кого-то?

Г л у ш к о в. Обязательно может. И вы сами знаете, кого. Личико-то побелело. (Шепотом.) Личико-то ваше, — полюбуйтесь!

Протягивает ему зеркальце. Спасовский зеркальце не берет. Тогда Глушков начинает играть зеркальцем, пуская зайчики по лицу и по плечам Спасовского.

На все надо знать крючок, Виктор Станиславыч. Как учит нас мировая классика, для каждого случая есть крючок, которым, ежели приладиться, из любого Спинозы можно вытащить преступный элемент, паче того — убийцу. Чистобрюхих нету, окромя временно исполняющих. Все прочие — болтаемся на крючке добровольного признания.

С п а с о в с к и й (восхищен) . Такой вот начитанный людоед, милее отца родного, вырастает вдруг из-под земли. И нечем крыть. Остается крикнуть: ура! Спасибо тебе, дорогой пожиратель моей потрепанной печени!

Г л у ш к о в. Ага, разобрались? (Показывает ладонь.) Вот вы где у меня, со всеми вашими зодиаками! (Вдруг сморщился, словно от нестерпимой боли, с надрывом.) Что же вы со мной делаете? Когда же вы взвоете? Когда ударите меня своим телевидером по потной моей, изуверской роже? Когда же я лягаться-то вас научу?

С п а с о в с к и й. О чем вы?

Г л у ш к о в. Нарочно! Нарочно я все это подстроил, желая показать вам меру вашей беззащитности!

С п а с о в с к и й. Стало быть, угроза взрыва?..

Г л у ш к о в. Не было ничего! И не могло быть. Все выдумал.

Пауза.

С п а с о в с к и й. А вы артист, Помидорыч, большой артист! Теперь понять бы, чего вы добиваетесь?!

Г л у ш к о в. Быть полезным. Способствовать делу. Заслонить от суеты. Пробудить гений… Единственно ради этого, и ничего окромя!

С п а с о в с к и й. Шутник, шутник!

Г л у ш к о в. Да разве я вас?.. Не мерзавец же и не дурак. Да я не то чтобы предать, — мечтаю: взрыв какой-нибудь, а я вас грудью заслонил. Ценили бы!.. Потому и обидно за вас. Обещали: через мою голову никаких одолжений. А получилось: кому не лень веревки из вас вьют. Тот же Мостальский. Позор!.. Что молчите?.. (С удивлением замечает, что Спасовский задремал. Лицо Глушкова становится растроганным. Он бережно поправляет сползший на пол халат Спасовского.) Ишь ты! Вот тебе и на…

П е р е к л ю ч е н и е с в е т а.

Там же, несколькими минутами позже.

С п а с о в с к и й (встрепенулся) . Я заснул?

Г л у ш к о в. Да нет. Разве что на минуточку. Вроде как бы притихли.

С п а с о в с к и й. Не давайте мне, слышите? Позволить мне сейчас задремать — смерти подобно!

Г л у ш к о в. Отчего же так уж?..

С п а с о в с к и й. Говорю вам: следите за мной.

Г л у ш к о в (заражаясь его волнением) . Что вы меня пугаете? Я людей позову.

С п а с о в с к и й. Ни на шаг от меня!

Г л у ш к о в. Почему такие ужасти-напасти, если даже вздремнется?

С п а с о в с к и й. Утрата позиции. Бункерные идут сейчас напролом только потому, что верят в мой неусыпный глаз… Помогайте же мне! Где вы?..

Г л у ш к о в. Да здесь я, вот он. Только не понимаю же я ничегошеньки.

С п а с о в с к и й. Будите, будите!

Г л у ш к о в. Чего будить-то? И глаза открыты, и разговор связный.

С п а с о в с к и й. Не верьте!.. Это как выстрел в висок. Исподтишка. Сразу теряешь высоту. Перестаешь видеть целое. (Прислушивается к чему-то в себе.) Экая досада! Так хорошо держался все утро. С таким трудом отбился от сует, чтобы сорваться на комплексах. Именно сейчас, когда бункерные считают секунды от звонка до звонка.

Г л у ш к о в (осторожно трогает его за плечо) . Ау!

С п а с о в с к и й. Что?

Г л у ш к о в. С закрытыми глазками разговариваете.

С п а с о в с к и й (с отчаяньем) . Развезло. Вот так приключение. Делайте же что-нибудь! Вы же видите, самому мне не справиться.

Г л у ш к о в (сострадая всем сердцем) . Да что делать-то? Не петухом же кукарекать?

С п а с о в с к и й. Помидорыч?..

Окончательно растерявшись, Глушков топчется около Спасовского.

Г л у ш к о в. Не ожидал я от вас такой ущербности.

С п а с о в с к и й. Какие-нибудь пять минут, и я снова в порядке. Только бы миновать «это»…

Г л у ш к о в. Кофей заварить покрепче?.. Или курьез какой-нибудь бодрящий?.. А еще музыка на некоторых действует. (Кося испуганным взглядом на Спасовского, производит то, что с некоторой натяжкой можно назвать пением. С нажимом и придыханиями исполняет романс «Утро туманное».)