Виталий Раздольский - Дорога через Сокольники [Пьесы]

С п а с о в с к и й (заинтересован) . Молодец!.. (Возвращается к расчетам.)

Г л у ш к о в.

Глушков поет. Спасовский пишет. Спохватившись, Глушков умолкает.

С п а с о в с к и й. Что же вы замолчали?

Г л у ш к о в (сконфужен) . Не ожидал за вами, Виктор Станиславыч, такого пристрастия.

С п а с о в с к и й. Что?

Г л у ш к о в. Не думал, говорю, что оцените скромное мое исполнение классики.

С п а с о в с к и й (рассеянно) . Исполнения, простите, не разобрал. Но воете вы изумительно.

Г л у ш к о в (шокирован) . То есть почему так: воете?.. Я вам не шут все-таки, Виктор Станиславыч!

С п а с о в с к и й. Пойте!

Г л у ш к о в. Что же именно?

С п а с о в с к и й. На ваше усмотрение.

Г л у ш к о в. Лично мне старинный жанр предпочтительнее. Вот хоть бы… (Откашлявшись.)

(Собрав силы.)

С п а с о в с к и й. Великолепно!

Г л у ш к о в. Издеваетесь?.. Я же вижу. На смех я вам дался?

С п а с о в с к и й. Не на смех, Помидорыч, на воспарение духа! Спящий разум рождает чудовищ.

Г л у ш к о в. Что люди скажут про такие наши коллюзии?

С п а с о в с к и й. Поменьше думайте о репутации.

Осторожно откашлявшись и подобрав дыхание, Глушков запевает в своей причудливой манере.

Г л у ш к о в.

Косится глазом на Спасовского. Тот быстро пишет.

С п а с о в с к и й. Такс, тири-такс, тики-такс…

Глушков (собравшись с духом) .

С п а с о в с к и й (перечитывая свои записи) . «Серебряный иней…» Превосходно! (Сворачивает листки в трубку, загоняет их в капсулу пневмопочты.)

Г л у ш к о в. Однако с вами греха не оберешься, Виктор Станиславыч. То ограждение вам подавай, то курьезы. Это какая же требуется гибкость нервов, сами посудите?.. Я думал, серьезное учреждение, а это цирк какой-то на проволоке.

С п а с о в с к и й. Цирк, именно цирк!

Звонит Красный — «бункерный».

(Берет трубку.) Не кричите, слышу… Тем лучше! Уже пересчитал… Не парадоксы, а цирк на проволоке.

Г л у ш к о в. Эдак и рехнуться недолго.

С п а с о в с к и й (по телефону) . Я говорю: цирк!

Г л у ш к о в (вздохнув, плавно) .

И час истекает.

П е р е к л ю ч е н и е с в е т а.

С п а с о в с к и й на сцене один. Сейчас он стоит у стола Глушкова и отсюда ведет разговор по Желтому, «внутреннему», телефону.

С п а с о в с к и й. И Зинокосова тоже нет?.. Какие новые люди? Что за чехарду вы там устроили у себя в отделе?.. Не валяйте дурака, я спрашиваю серьезно… Не понимаю… Не понимаю… (Опускает трубку на рычаг.) Не понимаю.

Энергично растирая ладонями лицо, появляется Г л у ш к о в.

Г л у ш к о в. Извиняюсь, припоздал. Навещал вашу мамашу, Виктор Станиславыч. Жива, здорова, шлет приветы… А вы сомневались: удастся ли ублажить. У меня на старушек — дар божий.

С п а с о в с к и й (хмуро) . До меня дошло, Помидорыч, что в новом своем качестве вы жестко затянули узлы.

Г л у ш к о в. Жестковато.

С п а с о в с к и й. Скрутили всех в бараний рог?

Г л у ш к о в. Пожалуй что скрутил.

С п а с о в с к и й. Подвели под увольнение Мостальского?

Г л у ш к о в. Он по собственному…

С п а с о в с к и й (тихо) . Молчать! Ни слова!.. Я проглядел вас, Глушков.

Г л у ш к о в (отчаянно) . Виктор Станиславыч!

С п а с о в с к и й. Немедленно восстановить!..

Г л у ш к о в. Нет!

С п а с о в с к и й. Вы, кажется, забылись?

Г л у ш к о в. Не восстановлю!

С п а с о в с к и й. Может быть, вам надо напомнить, что вы такое?

Г л у ш к о в. Нет!

С п а с о в с к и й. Вы — балалайка! Вы — манекен! Вы — вешалка для собственного костюма! (Быстро возвращается к своему столу.)

Глушков, закрыв лицо руками, тяжело опускается на стул.

Какой фрукт?.. (Еще кипит.) Как я мог доверить ему людей? Что за ослепление?.. Воспользоваться тем, что я по уши завяз в бункерной одиссее… (Остывая.) Однако я тоже… (Морщится.) Как он сразу поджал хвост. Для него моя «балалайка» — хуже оплеухи. Он, конечно, зарвался. Но нельзя бить по самому больному. А, черт!.. (Быстро возвращается на просцениум, где Глушков сидит у стола, обхватив голову руками.) Хочу извиниться перед вами.

Г л у ш к о в (в смятении) . Вы?.. Передо мной?..

С п а с о в с к и й. Я погорячился.

Г л у ш к о в. Не надо!

С п а с о в с к и й. Есть такая отвратительная интеллигентская привычка: сначала наорать, потом терзаться. Прошу понять и простить.

Г л у ш к о в (не поднимая головы) . Не могу, Виктор Станиславыч. Я не отходчив. Вы меня плохо знаете. Это я подле вас отмяк. А по природе человек я беспощадный. Иные царапины всю жизнь на себе протаскаю.

С п а с о в с к и й. Еще раз: я сожалею.

Г л у ш к о в. До чего разные мы с вами. Вы вот извинились, и вам вроде бы полегчало. А не знаете, что извинение ваше — грубая ошибка. Во мне в эти самые минуты, может быть, другой человек родился. Какой — самому неизвестно. Но прежнего Помидорыча подле вас не будет.

С п а с о в с к и й. Я извинился. А теперь — уходите!

Г л у ш к о в. То есть?..

С п а с о в с к и й. Совсем. Немедленно!.. Спасибо за усердие, но цена за услуги чрезмерна! Уж лучше хаос, чем тот аппаратики, который вы нам навязали. Пока не поздно, разойдемся по-хорошему.

Г л у ш к о в. Гоните?.. А кто вам романсы споет для бодрости сознания?

С п а с о в с к и й. Считайте, что отпелись.

Г л у ш к о в. Голову вам обещал облегчить.

С п а с о в с к и й. Не хочу от вас никаких услуг!

Г л у ш к о в. Тысячелетняя мудрость плюс психотерапия.

С п а с о в с к и й. По штатному расписанию должности колдуна научному учреждению не положено.

Г л у ш к о в. Стало быть?..

С п а с о в с к и й. Две минуты на сборы — и вы уйдете. Иначе вас отсюда выведут.

Жужжание Красного, «бункерного», и одновременно звонок Белого — «генеральского». Спасовский быстро подходит к своему столу, снимает сразу обе трубки.

Простите, минуточку… (Красному.) Вижу! Великолепный алый тон!.. Что может значить такая пульсация? Не постигнем — грош цена нашему чириканью… (Белому.) Какая пресс-конференция? Да вы смеетесь, что ли? Мы едва очухались, мы еще в себя не пришли. Абсолютно преждевременно! Все равно мне некого послать… Нет, Глушкова уже… Он не сможет. Согласовывайте с кем хотите! (Кладет обе трубки.)

Белый снова резко звонит, потом умолкает.

Пауза.

Спасовский переходит на просцениум, где около своего стола угрюмый Глушков перекладывает в портфель свое канцелярское имущество.