Лев Митрофанов - Балкон для Джульетты

Р о м а н. Толком? Один лишь водяной толком объяснить может. И тот заикаться начнет.

С в е т а. Господи, и угораздило же меня в такое время приехать!..

Р о м а н. Вовремя, в саму точку! Чего ты на меня так воззрилась?

С в е т а. Пытаюсь представить себя твоей женой…

Р о м а н. Ну и что, как?

С в е т а. Молод и глуп ты.

Р о м а н. Повзрослею, поумнею, поседею — это все впереди.

С в е т а. А если бомба взорвется? Ну, вот сейчас?! А там Князев и капитан Грачев?

Р о м а н. Светик-пересветик, тут и без тебя голова кругом.

Пауза.

С в е т а (вдруг) . Нет, не любит она его.

Р о м а н. Что? Кто? Кого?

С в е т а. Жена Князева. Я бы ни за что не пустила.

Р о м а н. Князева? Ну, ты даешь… Он же фронтовик.

С в е т а. Воевал? Такой молодой?

Р о м а н. В мирные дни фронтовик.

Пауза.

С в е т а. Ну, а ты-то чего здесь? На трассе чего ради?

Р о м а н. А тут не соскучишься, тут каждый день на другой не похож, одно за другим наваливается. Не знаешь, что тебя через сутки ждет, через час, через минуту. Дух захватывает! Вот и ты ко мне точно с неба свалилась.

С в е т а. Что? Я свалилась?!

Р о м а н. Судьба, не ропщи, сама судьба.

С в е т а. Шалый ты какой-то… Предки у тебя живы-здоровы?

Р о м а н. Слава богу. Они от тебя без ума будут.

С в е т а. А может, не ко двору придусь?

Р о м а н. Ты только делай вид, что меня любишь.

С в е т а. А знаешь, вот таких и любят. Сама не знаю за что. А ты меня обижать будешь?

Р о м а н. Буду. Ради только того, чтобы видеть эти… чуть-чуть молящие о чем-то глаза. На руках носить буду.

Целуются.

В вагончик входят Х а н о в, Я с е н е в и Д я г е л е в.

Х а н о в. Опять тут посиделки?

Р о м а н. Андрей Ильич, рация все время на приеме, и я присох к ней.

Я с е н е в. Молчат?

Р о м а н. Будто воды в рот набрали.

Д я г е л е в. Типун тебе на язык, балабол!

Р о м а н. Ша, онемел, целый год языком ворочать не стану, лишь бы живы-здоровехоньки всплыли… Глух и нем.

С в е т а. Мне только еще глухонемого и не хватает…

Р о м а н. Андрей Ильич, а это моя будущая жена.

С в е т а. Светлана.

Х а н о в. Ну что же, примите мои поздравления.

Я с е н е в. И держите его в ежовых рукавицах.

Х а н о в. А сейчас оставьте нас одних.

Р о м а н и Светлана исчезают.

Я с е н е в. Двадцать пять минут, как под воду ушли, и до сих пор словно отрубились…

Д я г е л е в. А ведь мой капитан сегодня свой тысячный взрывоопасный объект разминирует.

Х а н о в. Тысячный?

Д я г е л е в. Только под одной Москвой двадцать пять снарядов и шесть авиабомб.

Я с е н е в. Мда, профессия…

Д я г е л е в. Сестренка его, младшенькая, в лесу на мине подорвалась в Белоруссии. С тех пор клятву себе дал.

Х а н о в. Семья у него есть?

Д я г е л е в. Жена раскрасавица и двое мальчиков-близнецов. Белобрысые, веснушчатые, все в отца.

Пауза.

Я с е н е в. Что же они молчат?! Андрей Ильич, может, нам самим их запросить?

Х а н о в. Не суетись, Виктор Михайлович, не дергай людей, им сейчас не до болтовни.

Д я г е л е в. В обнимку со смертью в жмурки играют. Мда. Ситуация.

Молчание.

Я с е н е в. Андрей Ильич, я ведь догадываюсь: во всем происшедшем вы меня обвиняете. Трассу-то я прокладывал. Да, считал, что это оптимальный вариант. И готов нести за все ответственность!

Х а н о в. И за войну, и за эту чертову бомбу тоже?

Я с е н е в. А, не утешайте, лучше пошлите меня ко всем чертям, прокляните. Я всех подвел. Я!

Х а н о в. Нервишки у вас пошаливают, нервишки.

Я с е н е в. Думаете, не знаю, кто меня рекомендовал на пост главного инженера, кто пододвинул мне кресло, в котором я теперь восседаю? Вы, Андрей Ильич?! Когда в Москву уезжали. А теперь вы мой подчиненный, и я подложил вам такую свинью. Ирония судьбы!

Х а н о в. Виктор Михайлович, за все случившееся здесь на участке ответственность несу только я. Один я.

Я с е н е в. Нет уж, увольте. Да, вначале я струсил, мужества не хватило. Вы все на себя взяли. Презираю себя за это.

Х а н о в. В тот момент всем здесь распоряжались не мы. Князев и капитан Грачев.

Я с е н е в (не сразу) . А я бы не смог. Ну почему? Неужели бы и на фронте не смог?!

Х а н о в. Там смогли. А страха только полоумные не чувствуют.

Я с е н е в. Спасибо, утешили. Знаете, что самому себе противно? Такие, как я, и добиваются всего в жизни: квартира пятикомнатная, кооператив для деток, автомашина, дача собственная… Плывем на лихой волне завоеванной кем-то победы.

Х а н о в. Ну уж зачем так-то самоуничижительно…

Я с е н е в. Нет. Вот сейчас все это честно. И раз уж я с вами, как говорится, во хмелю откровения, признайтесь, Андрей Ильич: старость — это похмелье?

Х а н о в. Было бы за что пить.

Я с е н е в. Ну, а вы за что пивали?

Х а н о в. Пили за победы на фронте, и за каждый восстановленный завод, цех, домну, городской квартал, и за то, что железной метлой выметали всю послевоенную разруху, даже память о ней…

Пауза.

Я с е н е в. Да, человек для человека должен быть душевным лекарством. Спасибо вам, Андрей Ильич.

Х а н о в. Вот ты, Виктор Михайлович, говоришь, старость… А ведь это повседневное мужество. И борьба с собственной немощью, и боль за других, далеких и близких, и ответственность за все, это ведь как укол в сердце. Старшина, а ты что стоишь? Сядь. Любишь своего капитана?

Д я г е л е в. Жизнь готов отдать!

Х а н о в. Я уж теперь и не помню, чей-то был очерк в печати, назывался «Портрет огнем!». Солдат своим телом командира от взрыва гранаты заслонил. Жизнь тому спас, а сам погиб. В крови это у нас, у советских людей, в крови.

В вагончик входит А л л а.

А л л а. Молчат?

Я с е н е в. Чуда ждем.

А л л а. Чуду и тому есть предел…

Х а н о в. Вера сильнее чуда.

Д я г е л е в. Если уж капитан Грачев молчит, значит, душа у него криком захлебывается. Товарищи начальники, не могу я больше здесь сиднем сидеть, я на переправу побежал.

Я с е н е в. Старшина, я с вами!

Х а н о в. Аллочка, останься у рации. И любое сообщение от них передавай по трансляции немедленно. И чтобы все слышали!

А л л а. Понимаю, Андрей Ильич.

Ханов, Ясенев и старшина выходят.

Господи, спаси то, что даже уже нельзя спасти…

Неожиданно автоматически включается рация.

Штаб спасательных работ слушает!

В разных углах сцены в лучах света К н я з е в и Г р а ч е в.

К н я з е в. Роман, это ты, ас эфира?

А л л а. Нет, это я, Алла.

К н я з е в. Аллочка, это я, Князев.

А л л а. Николай Васильевич, дорогой вы мой… Нет, я не плачу. Почему молчали до сих пор?!

К н я з е в. Некогда, Аллочка. Здесь на дне реки муть сплошная, я у капитана Грачева только пятки свинцовые и вижу.

Г р а ч е в. Докладывает капитан Грачев: авиабомба, выпуск 1942 года, фирма «Эссен», РУР, вес полтонны, корпус изъеден коррозией, детонировать может в любую минуту.