Джонатан Фоер - Жутко громко и запредельно близко [litres]

Я сходил во Флэтбуш, и Тюдор-сити, и в Литл Итали.

Я сходил в Бедфорд-Стайвесант, и Инвуд, и Ред Хук [75] Районы в Бруклине, Квинсе и Манхэттене. .

Не знаю, почему – потому ли, что рядом не было мистера Блэка, потому ли, что стал обсуждать с жильцом, как мы раскопаем папину могилу, потому ли, что так долго не было результата, – но я больше не чувствовал, что поиск приближает меня к папе. Кажется, я и в замок-то перестал верить.

Моим последним Блэком был Питер. Он жил в районе Шугар Хилл, который находится в Гамильтон Хайтс, а это в Гарлеме. Когда я подошел к дому, на ступеньке крыльца сидел человек. На коленях у него была малышка, и он с ней беседовал, хотя малыши, само собой, не понимают слов. «Вы Питер Блэк?» – «А ты кто?» – «Оскар Шелл». Он похлопал рукой по ступеньке, приглашая меня сесть рядом, если я хочу, что мне понравилось, хотя я предпочел стоять. «Ваша малышка?» – «Малыш». – «Ваш малыш?» – «Да». – «Можно его погладить?» – «Конечно», – сказал он. Я не ожидал, что у малыша окажется такая нежная головка, такие крохотные глазки и пальчики. «Он совсем беззащитный», – сказал я. «Да, – сказал Питер, – но с нами ему нечего бояться». – «Он уже ест еду?» – «Еще нет. Только пьет молочко». – «Он часто плачет?» – «Как сказать. По мне, так даже слишком». – «Но это не потому, что ему грустно, да? Просто от голода или типа того». – «Кто это знает». Мне понравилось, как малыш сжимал кулачки. Я задумался, есть ли у него мысли или он больше как детеныш животного. «Хочешь его подержать?» – «Не думаю, что это хорошая мысль» – «Почему нет?» – «Я не умею держать малышей». – «Если хочешь, я тебя научу. Это нетрудно». – «О’кей». – «Тогда садись, – сказал он. – Ну, вот. Одну руку подложи вот сюда. Совершенно верно. Хорошо. А второй придерживай ему головку. Правильно. Теперь легонько прижми к груди. Правильно. Так-так. А говоришь, не умеешь. Смотри, как ему нравится». – «Нормально?» – «Отлично». – «Как его зовут?» – «Питер». – «Я думал, Питер – это вы». – «Мы оба Питеры». Тут я впервые задумался, почему меня не зовут, как папу, хотя я не задумался, почему жильца зовут Томас. Я сказал: «Эй, Питер. Я тебя защищу».

Вернувшись в тот день домой (через восемь месяцев после начала поиска), я был измотан, раздражен и подавлен, а мне хотелось радоваться.

Я пошел в свою лабораторию, но экспериментировать было неохота. Неохота было ни играть на тамбурине, ни кормить конфетами Бакминстера, ни раскладывать по альбомам марки, ни листать «Всякую всячину, которая со мной приключилась».

Мама и Рон по-семейному сидели в столовой, хотя он не был членом нашей семьи. Я пошел на кухню взять сухого мороженого. Я посмотрел на телефон. Новый телефон. Он посмотрел на меня. Когда он звонил, я кричал: «Телефон!», потому что не хотел до него дотрагиваться. Мне было неприятно даже находиться с ним в одной комнате.

Я нажал на кнопку «Прослушать сообщения», чего не делал с наихудшего дня, когда еще был старый телефон.

Сообщение первое. Суббота, 11:52. Добрый день, сообщение для Оскара Шелла. Оскар, это Абби Блэк. Ты только что был у меня и интересовался ключом. Я сказала неправду и, наверное, могла бы тебе помочь. Позвони, пожа

Здесь запись обрывалась.

Абби была моим вторым Блэком, я заходил к ней восемь месяцев назад. Она жила в самом узком доме Нью-Йорка. Я ей сказал, что она зыкинская. Она раскололась. Я ей сказал, что она зыкинская. Она назвала меня сладким. Она заплакала, когда я сказал, что у слонов нет Э.С.В. Я спросил, можно ли нам поцеловаться. Она не сказала нет. Ее сообщение ждало меня восемь месяцев.

«Мам?» – «Да?» – «Я пошел по делам». – «Хорошо». – «Буду позже». – «Хорошо». – «Когда – не знаю. Может, жутко поздно». – «Хорошо». Почему она ни о чем не спросила? Почему не остановила меня, не бросилась защищать?

Поскольку уже темнело и на улице все куда-то неслись, я столкнулся с гуголплексом людей. Кто они? Куда идут? Что ищут? Я хотел слышать их сердцебиение и хотел, чтобы они услышали мое.

Остановка метро была всего в двух кварталах от ее дома, и когда я пришел, дверь была чуточку приоткрыта, как если бы она знала, что я приду, хотя, само собой, откуда ей было знать. Тогда почему дверь была приоткрыта?

«Здрасьте? Кто-нибудь дома? Это Оскар Шелл».

Она подошла к двери.

У меня отлегло от сердца, а то я боялся, что вдруг ее изобрел.

«Вы меня помните?» – «Конечно, Оскар. Ты вырос». – «Правда?» – «Значительно. Сантиметров на пять». – «Я был так занят поиском, что давно себя не измерял». – «Проходи, – сказала она. – Я уже не ждала, что ты появишься. Сколько времени прошло». Я сказал: «Я боюсь телефона».

Она сказала: «Я много про тебя думала». Я сказал: «В том сообщении». – «Давнем?» – «Про какую вы говорите неправду?» – «Я сказала, что ничего не знаю про ключ». – «Хотя знали?» – «Да. То есть, нет. Не я. Мой муж». – «Почему же вы не сказали?» – «Не могла». – «Почему не могли?» – «Не почему, просто». – «Это не ответ». – «Мы поругались». – «Я же про папу спрашивал!» – «А я с мужем поругалась». – «Его убили!»

«Я это сделала ему назло». – «Почему?» – «В отместку». – «Почему?» – «Потому что люди делают друг другу больно. Мы так устроены». – «Я не так устроен». – «Я знаю». – «Я восемь месяцев потратил на то, что мог узнать за восемь секунд!» – «Я тебе сразу же позвонила. Как только ты ушел». – «Вы мне сделали больно!» – «Ну, прости меня».

« Вы это, – сказал я. – Не договорили про мужа». Она сказала: «Он тебя разыскивает». – « Он – меня?» – «Да». – «А я его! » – «Он все тебе объяснит. Позвони ему». – «Я сержусь, что вы мне сказали неправду». – «Я знаю». – «Вы чуть не загубили мне жизнь».

Она была запредельно близко.

Я чувствовал запах ее дыхания.

Она сказала: «Если хочешь меня поцеловать, я разрешаю». – «Что?» – «В тот раз ты спрашивал, можем ли мы поцеловаться. Я не разрешила, а теперь разрешаю». – «Мне совестно за тот раз». – «Ну и напрасно». – «Я не хочу, чтобы вы разрешали из жалости». – «Ты меня поцелуешь, – сказала она. – А я тебя». Я спросил: «Может, лучше обнимемся?»

Она прижала меня к себе.

Я заплакал и стиснул ее изо всех сил. У нее намокло плечо, и я подумал: Может, правда, что можно выплакать все слезы. Может, бабушка права. Это было бы кстати, потому что я хотел, чтобы нечему стало течь.

И потом внезапно мне было озарение, и пол куда-то ушел, и я, типа, повис.

Я отпрянул.

«Почему у вашего сообщения нет конца?» – «Я не понимаю». – «Вы мне оставили сообщение. Оно обрывается посредине». – «Наверное, потому что твоя мама подняла трубку».

«Моя мама подняла трубку?» – «Да». – «И дальше?» – «В каком смысле?» – «Вы поговорили?» – «Недолго». – «Что вы ей сказали?» – «Я не помню». – «Но сказали, что я к вам приходил?» – «Конечно. Зря?»