Михаил Угаров - Смерть Ильи Ильича

ОБЛОМОВ. Обойти Екатерининскую канаву с двух сторон. По одному берегу и по другому. Она думает, что я не смогу, испугаюсь? Ничего, у страха глаза велики, авось Бог не выдаст! С Гороховой поворотить направо. Каменный мост, Демидов, Львиный, Харламов. Хоть бы до Крюкова канала. А ей скажу, что прошел всё, что было велено, всю Екатерининскую канаву. Что днем не спал. И на ночь не ужинал. Что газеты прочитаны… Гимнастику? Делал. И утром – мокрым полотенцем…

Застыл на пороге.

Перекрестился и решительно вышел за дверь.

Аркадий спит.

Комната в доме на Выборгской стороне.

Чистота, порядок и уют. На окнах – цветы.

Под потолком – четыре клетки с чижами и канарейками.

ЗАХАР. Выборгская сторона – это вам не Гороховая улица!.. Ни пыли, ни копоти. Безбородкин сад рядом, Охта под боком, Нева в двух шагах!

ОБЛОМОВ. Да здесь, говорят, волки бегают.

ЗАХАР. Зато конюшня своя.

ОБЛОМОВ (мрачно) . Зачем мне конюшня?

ЗАХАР. Свой огород, за капустой да репой в лавку не бегать.

ОБЛОМОВ (кисло) . Какой огород? Какая капуста? Какая репа?

ЗАХАР. И задешево! Почти даром!

ОБЛОМОВ. Куда это, Захар, у нас все деньги вышли? Летом была тысяча рублей. А теперь триста. Куда делись? Уж не воры ли?

ЗАХАР. Кабы воры, так все бы взяли.

ОБЛОМОВ. Что бы тебе траты записывать?

ЗАХАР. Не дал Бог грамоты. А грамотный-то давно бы уж серебро из буфета стащил! (Радостно.) А хозяйка какова? Уж и бела, и полна!.. И брови у ней есть, и румянец!

ОБЛОМОВ (оживившись). Агафья Матвеевна? У ней руки хороши… И конюшня своя, и огород, и капуста с репой. В лавку не бегать. (Радостно смеясь.) Собаку заведу! Или кота. Лучше кота! Коты ласковы, мурлычат…

ЗАХАР. Барышню встретил.

ОБЛОМОВ (замер). Какую барышню?

ЗАХАР. Ольгу Сергеевну. Здоровы ли – спрашивала. Что, мол, делали?

ОБЛОМОВ. А ты?

ЗАХАР. Ужинали, говорю. «А разве барин ужинает на ночь?» – спрашивает. Двух цыплят, мол, только скушали.

ОБЛОМОВ. Дурак! Дурак!

ЗАХАР. Где дурак-то? Разве это неправда? Вот я и кости цыплячьи сейчас покажу!

ОБЛОМОВ. Дурак! (Пауза.) Что еще спрашивала?

ЗАХАР. Что, мол, делал в другие дни. Ничего, мол, не делал, лежал.

ОБЛОМОВ (хватаясь за голову) . Какой яд – этот человек! Что – барышня?

ЗАХАР. Ничего. Письмо велели передать.

ОБЛОМОВ. Что ж ты молчишь? Ты губишь меня, Захар! Давай сюда письмо!

ЗАХАР. Вон, на столе.

Обломов вскрывает письмо. Читает.

Так… Утреннее умывание… Мокрое полотенце… Гимнастика… не менее четверти часа… у настежь раскрытого окна. Плотный завтрак. Крепкий английский чай. Газеты… Утренняя прогулка… не менее полутора часов. Чтение книг по списку… Сидя на стуле, а не лежа на диване…

Торопливо смотрит в конец письма.

«Илья, мне скучно без вас. Пела Casta diva, но вас не было рядом. Пела плохо, рассердилась. Захлопнула крышку пианино, прищемила палец. Долго плакала. Вы меня любите, – я однажды узнала, но навсегда. И счастлива, хоть не повторяйте мне никогда. Что любите меня. Для меня любовь – всё равно что жизнь. А жизнь – это долг и обязанность. Следовательно любовь – тоже долг. У меня достанет сил прожить и пролюбить всю жизнь… Больше и лучше любить я не умею.»

Обломов хватается за сердце.

Любит… Она меня любит… Разве это возможно? (Подносит письмо к глазам.) Вот письмо… Строчки… Буквы… Значит, правда… Любит.

Подходит к зеркалу, долго и внимательно оглядывает себя.

Высок и строен… Черные кудри… На лице отвага, улыбка гордая… Сильный и глубокий взгляд, немного холодный… который добирается до самого сердца… и выдаёт ум и силу! Любая женщина тотчас смиряется перед ним и склоняет голову…

Пауза.

Он управляет собой и другими. Всё даётся ему легко. Куда ни придёт, с кем ни сойдётся – раз! – и овладел. Играет, будто на инструменте…

Пауза.

Как это сказано у Лермонтова про глаза? Ага, – «они не смеялись, когда смеялся он!..»

Пауза.

Пятясь, отступает от зеркала.

Закрывает лицо руками,

Нельзя… Так нельзя… Вчера пожелал страстно… до изнеможения… А сегодня… уж достиг желаемого… Так нельзя. Ведь это – прупасть. Ведь это означает, что послезавтра… Краснеешь, что пожелал. И что получил – краснеешь. Клянешь – зачем всё исполнилось. А как знать, – чего желать? Того или этого? Как угадать? Добро бы еще, желания не исполнялись… А когда – всё наоборот? Захотел – на!..

Пауза.

Накрыл голову ладоням, и оказался «в домике».

И сразу успокоился, выражение лица сделалось ровным.

И – родилась мысль.

Она не любит меня. (Выдохнул с облегчением.) Таких не любят. (Засмеялся.) Толст. Ленив. Глуп. К делу не приспособился. На службе не сгодился. Однажды циркуляр вместо Астрахани отправил в Архангельск, и был уволен. За тупость.

В волнении ходит по комнате.

Она не любит меня! Разве это любовь? Ведь это только приготовление к любви. А я? Я просто подвернулся первым, для опыта сгодится, по случаю. Встретился нечаянно, попал ошибкой… Вот оно что! Явится другой и она тотчас скажет мне – ошибка! И отвернётся.

Бросается к столу, достает бумагу и перо.

Боже мой! Ты открыл мне глаза. Ещё не поздно!

Обмакнул перо в чернильницу.

И – замер, не в силах написать ни строчки…

Портьера на двери отодвинулась и в комнату вошла хозяйка дома – Агафья Матвеевна Пшеницына.

Подняла штору на окне, принялась поливать цветы на подоконнике.

ОБЛОМОВ (бормочет). Прочтите это письмо до конца. И поймите, что… (Пауза.) Что иначе поступить я не могу. Почему? (Пауза.) Потому… Потому что… Ольга… Впереди… Что впереди? (Пауза.) Вот что. И… (Оборачивается к Пшеницыной.) Вот у вас цветы. Вы любите их?

ПШЕНИЦЫНА. Нет. Они давно тут, ещё при муже были.

ОБЛОМОВ. Как их зовут?

ПШЕНИЦЫНА. Эти-то? (Вздохнув.) Ерани.

Пшеницына принимается кормить птиц.

ОБЛОМОВ. Что у вас за птички?

ПШЕНИЦЫНА. Тут чижи. Там канарейки. Тут опять чижи, там опять канарейки.

Пауза. Обломов, вздыхая, вновь наклоняется к письму.

ОБЛОМОВ (пишет). Как птичка!.. Улетайте, как птичка ненароком присевшая не на ту ветку… Вы не лжете и не обманываете меня, но вы не любите меня! Ваше люблю не есть настоящая любовь, а только будущая…

Пшеницына выходит из комнаты.

(Провожая ее взглядом) . Какие локти у ней… Еще с ямочками!

Вновь наклонился к письму.

Вы не любите меня и любить не можете. Но ещё не поздно! Мы оба ещё можем избавимся от будущих упреков совести.

Входит Пшеницына, в руках у неё блюдо с пирогами, накрытое белоснежным полотенцем.