Артур Шницлер - Анатоль

Макс. Правда!

Анатоль. Да, так кончают девицы с исколотыми пальцами. В городе их берут в любовницы, в предместьи на них женятся… Это было сокровище!

Макс. Добрый путь!.. А это что такое?… «Эпизод» — внутри ничего нет?… Тут одна пыль!

Анатоль (берет в руки конверт). Пыль?… Когда-то это был цветок!

Макс. Что это значит: эпизод?

Анатоль. Пустое! Так случайная мысль. Это был только эпизод, двухчасовой роман… больше ничего!.. Да, пыль! А все же печально, что от такого блаженства ничего другого не остается. — Правда?

Макс. Конечно, это печально… Но почему ты избрал здесь это слово? Ведь его ты мог бы написать везде?

Анатоль. Конечно; но никогда это так ясно не доходило до моего сознания, как именно здесь. Часто, когда я проводил время с той или другой женщиной, в особенности в прежнее время, когда я еще многое о себе воображал, я все повторял себе: бедное, бедное дитя!

Макс. Почему так?

Анатоль. Я представлялся себе великаном духа. Эти девушки и женщины — я растаптывал их своими мощными шагами, которыми я шествовал по земле. Закон природы, думалось мне — я должен идти через вас вперед.

Макс. Ты был бурным ветром, который сдувает лепестки… не так ли?

Анатоль. Да! Я шумно несся вперед. Поэтому-то я и думал: бедное, бедное дитя. Теперь оказывается, что я ошибся. Теперь я знаю, что я не принадлежу к великим миpa и, что особенно грустно, — я помирился с этим. Но тогда!

Макс. Ну, а где же эпизод?

Анатоль. Это и был именно такой случай… Она была именно такое существо, я нашел ее на своем пути.

Макс. И растоптал.

Анатоль. Знаешь, если я хорошенько подумаю, то мне кажется: эту я действительно растоптал.

Макс. Ну!

Анатоль. Да, послушай только. Это, собственно говоря, лучшее из всего того, что я пережил… Я право не могу даже рассказать тебе.

Макс. Почему?

Анатоль. Потому что история эта столь обычна, как только можно вообразить себе… это — ничто… Прекрасного в ней ты и не восчувствуешь. Тайна всей вещи в том, что я в ней пережил.

Макс. Ну?…

Анатоль. Вот я сижу перед роялем… Это было в маленькой комнате, которую я тогда занимал… Вечер… Я познакомился с ней два часа тому назад… Горит мой фонарь с красными и зелеными стеклами — я упоминаю о красно-зеленом фонаре; это прямо относится к делу.

Макс. Ну?

Анатоль. Ну! Я у рояля. Она — у моих ног, так что я не мог взять педали. Ее голова у меня на коленях и ее растрепанные волосы отливают красным и зеленым тонами от фонаря. Я фантазирую на клавишах, но одной левой рукой; к правой руке она прильнула своими губами…

Макс. Ну?

Анатоль. Вечно ты со своими многоожидающими «ну»… Больше собственно ничего… Я знаком с ней, всего лишь два часа, я знаю также, что я ее после сегодняшнего вечера, вероятно, никогда больше не увижу — это она мне сказала — и при этом я чувствую, что в те мгновения я ее безумно любил. Все это так обволакивает меня — весь воздух был напоен и благоухал этой любовью… понимаешь ты меня? (Макс кивает.) — И опять у меня мелькнула эта глупая, премудрая мысль: ты бедное, — бедное дитя! Эпизодический характер всей истории стал так ясно в моем сознании. Еще ощущая теплое дыхание ее уст на своей руке, я уже переживал всю эту историю в воспоминании. Она тоже была одной из тех женщин, через которую я должен был перешагнуть. Тут это слово пришло мне в голову, черствое слово: эпизод. И при этом я сам воображал себя чем-то вечным… Я знал прекрасно, что «бедное дитя» никогда более не вычеркнет этого часа из своего сознания — в ней именно я был вполне уверен. Ведь часто чувствуешь: завтра утром тебя забудут. Здесь было нечто другое. Для той, которая здесь лежала у моих ног — я был весь мир; я чувствовал какой святою, непреходящей любовью окружала она меня в этот момент. Это чувствуется; этого сознания нельзя у меня отнять. Наверное, в это мгновенье она ни о чем другом думать не могла, — только обо мне. А она была уже для меня прошлое, мгновенное, эпизод.

Макс. А кто она была такая?

Анатоль. Кто она была?… Ну, ты знал ее. Мы познакомились с ней как-то вечером в веселой компании; ты знал ее уже и раньше, как ты мне тогда сказал.

Макс. Да кто же она была? Я ведь многих раньше знал. Ты в своих изображешях при свете твоего фонаря даешь какой-то сказочный образ.

Анатоль. Да — в жизни она была не то. Знаешь ты, кто она была? Я разрушу сейчас, наверно, весь ореол.

Макс. Итак, она была?

Анатоль (ухмыляясь). Она была — из…

Макс. Из театра?

Анатоль. Нет — из цирка.

Макс. Возможно ли!

Анатоль. Да — это была Бьянка. До сегодняшнего дня я не рассказывал тебе, что я ее опять встретил — после того вечера, когда я на нее вовсе не обращал внимания.

Макс. И ты думаешь в самом деле, что Биби тебя любила?

Анатоль. Да, именно эта! восемь или десять дней спустя после того вечера мы встретились на улице… На следующее утро она уехала со всей труппой в Россию.

Макс. Это было как раз вовремя.

Анатоль. Я ведь так и знал; вот для тебя все в этой истории разрушено. Ты еще не дошел до понимания истинного таинства любви.

Макс. В чем же разрешается для тебя загадка женщины?

Анатоль. В настроении.

Макс. Ах — тебе нужна полутьма, твой красно-зеленый фонарь… твоя игра на рояле.

Анатоль. Да, пусть так. Но это делает мне жизнь такой разнообразной и переменчивой, что одна краска изменяет весь мир. Чем была бы для тебя, для тысячи других эта девушка с искрящимися волосами; что для вас тот фонарь, который ты высмеиваешь! Цирковая наездница, красное и зеленое стекло со свечою за ним! Тогда, конечно, исчезает волшебное; тогда можно, конечно, жить, но так ничего не переживешь. Вы бросаетесь в какое- нибудь приключение грубо, с открытыми глазами и замкнутой душой — и оно остается бесцветным для вас. Из моей же души, да, из моего нутра блестят тысячи огней и красок, и я могу чувствовать там, где вы только — вкушаете!

Макс. Чисто волшебный родник твое «настроение». Все, кого ты любишь, погружаясь в него, приносят тебе особый аромат приключений и редкостей, которые тебя опьяняют.

Анатоль. Принимай это так, если тебе нравится.

Макс. Что же касается до твоей наездницы из цирка, то, пожалуй, тебе труднее будет доказать мне, что она под красно-зеленым фонарем испытывала тоже, что и ты.

Анатоль. Но я же должен был чувствовать, что она переживает в моих объятьях.