Семен Злотников - Инцест [=Страсть]

Наталья (смеется). Мы знакомы едва полминуты — вы так говорите… Рэм, хотите еще, чтобы верила…

Рэм.Очень нужны…

Наталья (смеется, пытается отстраниться). Говорили уже, Рэм, уже…

Рэм.Только вы и остались, вы и нужны…

Наталья.Я сказала: но я не могу…

Похоже, борьба между мужчиной и женщиной завязалась нешуточная. Уже и слов, кроме: «Наташа-Наташа», «Рэм, Рэм» — не разобрать. Он ее валит на пол, она отбивается, он цепляется за нее, и даже, кажется, рвет на ней платье — наконец, она вырывается, убегает на кухню. И он от нее не отстает. Доносятся голоса.

Наталья (выталкивает его). Я сказала вам: я не хочу! Еще повторить? — не хочу!

Рэм (перед дверью на кухню). Но я только хотел…

Наталья.А не надо хотеть!

Рэм.Хотел вас почувствовать…

Наталья.Нет!

Рэм.Я не хотел вас обидеть…

Наталья.Про души наврали!

Рэм.Наташа…

Наталья.…Врали про сад!

Рэм.Наконец, мы нашлись после вечности…

Наталья.…Вы мне нужны! Подарите мне ночь! Откровение в красоте, спасение — в любви! (Появляется, снова в плаще, решительно направляется к выходу). Пропади оно пропадом, вечно одно и то же!

Рэм.Наташа, послушайте…

Наталья.Я не хочу!

Рэм (цепляется за ее рукав). Не уходите, пожалуйста, а?

Наталья.Рэм, я очень спешу, меня ждут…

Рэм. Но я умоляю, прошу…

Наталья. Не могу…

Рэм.Но, Наташа…

Наталья.Оставьте…

Рэм (опять пытается обнять). Наташа, Наташа…

Наталья.Сколько можно, сказала же, сколько можно?! (С силой отталкивает его.)

Рэм.Но я…

Наталья.Нет! Прощайте! Все! (Исчезает.)

Рэм (устремляется следом; доносится его зов.) Не бросайте меня одного, я умру! Меня больше не будет, прошу! Мама! Мама!!

Тишина. Художник возвращается; вдруг, срывает и раскидывает картины, опрокидывает стол с красками.

Темнота

Из темноты доносится странное бормотание. На сцене светлеет — Рэм стоит на придуманном троне с растущими из спинки ветвями старого дерева заметно, что он пьян; по телефону кого-то о чем-то просит, то ли пытается объяснить…

Рэм.Римма, доченька… Что, ты не слышишь меня? Это же я, доченька… Это папа, не узнаешь? Ты, что ли, своего папу не помнишь? Как это может быть: что, совсем не помнишь? А кого тогда помнишь? Маму? Маму, значит, помнишь? Ну, ей там хорошо, если так… А я, доченька, — я как бы тоже… Я говорю: как бы, что ли, тебя породил… Чего ты сказала, не понял? А, ну, верно: и я не помню, чтобы просила… Вот видишь, ты не просила — а я, видишь, все равно… Так вышло: ты мне как бы родная… Я — в уме… В каком уме — я не знаю… И вообще, я не знаю, что это — ум… Да, выпил — и что? А я позвонил, дочь… я позвонил, потому что… Я чего-то стал вспоминать: кроме тебя — никого… (Со слезой.) Вот, понимаешь, как мамы не стало — так и никого… Так не говори: я маму любил… А почему я ее не берег — я берег… Я ее любил… И ее любил, и тебя любил… Ты была маленькой, я на тебя смотрел, все думал: моя маленькая девочка… На меня похожа… Все думал: а что это значит? Что это значит — что ты моя маленькая дочурка, а я твой папа? Эй, куда ты? Доченька… Римма… (Опускает телефон, кому-то еще повторяет.) Смысл?..

И опять тишина. Он достает сигарету, мундштук, долго возится, вставляет сигарету; чего-то опять ищет по карманам — достает зажигалку, добывает огонь; теперь задача — как прикурить: никак не получается совместить огонек с кончиком сигареты; вдруг, роняет мундштук на пол; слезает с трона, ползает по полу, находит смеющуюся маску младенца; долго разглядывает; надевает. Появляется Наталья. В мокром плаще.

Наталья (с порога кричит). Рэм, Рэм! (Видит разруху, пугается.) Рэм, где вы, откликнитесь, Рэм? (Торопится на кухню.) Я вернулась, вы слышите, я вернулась! (Возвращается, тут замечает застывшего, наподобие скульптуры, старика). Рэм, Рэм! Рэм, зачем? Рэм, ну, что вы, ну, миленький, Рэм… Рэм, вы что, да зачем, как же так, ну, зачем? (Усаживает его на «трон».) Напугали меня — слава Богу… (Смеется.) Ну, так напугали, о, Господи, прямо до ужаса…

Впечатление — будто маска младенца смеется. Она наливает в стакан коньяка, пьет.

Ой, мама, ой… (Смеется.) Ужасно замерзла, промокла, как мокрая курица… Правда, там дождь — там такое… А потрясающе, знаете: гром, дождь с ветром, воды по колено, ручьями… Всего два пролета по лестнице вверх или вниз — а как будто попадаешь из одной жизни в другую… Я уже тут прислушалась к тишине — а там столько звуков: хлопнула дверь, заплакал ребенок, женщина засмеялась, ворона на дереве закричала — ей сразу с других деревьев откликнулись… (Смеется.) Ворона, ребенок, женщина, жизнь!.. Видели бы вы меня: стою возле лужи, слушаю всю эту божественную какафонию, сама себе кажусь инопланетянкой — а, в результате, глядите, как меня окатило… Да, смешно — правда?.. (Поднимает с полу картину.) Я даже совсем не обиделась… на идиотов… чуть не наехали… И даже махала им вслед… Умчались… не видели, как я машу… Что вы тут натворили?

Он молчит.

Рэм… Эй, Рэм, да откликнитесь? Не хотите со мной разговаривать? Рэм, Рэм, Рэм?..

Тишина.

Скажите хотя бы: уйти? Провалиться? Исчезнуть? Эй, ну, ответьте же, наконец?

Нет ответа.

Я вернулась, Рэм, я подумала… В общем, ушла, а потом подумала… Просто скажите: я вам нужна? Ну, говорите же — нужна?

Он молчит.

Знаете, что, Рэм… Если еще не устали… Или, вернее, если еще не надоело… Ну, одним словом, если еще не передумали… Короче, если я вас еще не совсем разочаровала… Ну, вы понимаете, Рэм… Послушайте, может, попробуем еще?

Нет ответа. Она поднимает портрет женщины в черном с красным шарфом.

Не хочу, чтобы вы на меня обижались… Понять не могла: чего от меня хотите? Потом, окатило из лужи, наверно, дошло: от меня лично ничего — так? Рэм, я на кого-то похожа — так? Кого-то напомнила — верно?

Он молчит. Она нерешительно приближается к нему, тянется рукой — впрочем, прикоснуться не решается.

Рэм, вы кричали мне вслед… Что вы такое кричали мне вслед? Мама? Мне не послышалось: мама?.. Я бежала от вас, сломя голову, боялась, догоните — вдруг, чувствую, меня, как волной накрывает… Невероятно, мне, вдруг, почудилось: я уже слышала этот отчаянный зов… Когда-то, очень давно… Кажется, совсем в другой жизни: я выходила из дому, куда-то шла… Мне на пути вырастало одинокое здание с черной дымящей трубой на крыше, с решетками на окнах и почему-то праздничной вывеской: «Детский домик». Обычно не пишут: домик, а пишут — дом… Детский дом — так… Если бы не было вывески — я бы решила: тюрьма… Домик меня напугал, я повернула в другую сторону. Но и дальше, и вообще, куда шла, на пути вырастал тот же странный дом… Вдруг, подумала: не случайно… Пересилила страх и вошла. Я надеялась увидеть детей, услышать их голоса или смех. Но там было тихо, как в склепе. Затаив дыхание, я переходила из комнаты в комнату, разглядывала детские кроватки, тумбочки, столики, стулья, раскиданные по полу игрушки, и никого не встречала… Наконец, в большой зале увидела, словно зависший между потолком и полом, прозрачный шар, внутри которого плавал старый мальчик… Я именно так о нем и подумала: какой еще маленький и какой уже старый мальчик… Все в нем казалось необычным: он был очень худеньким, кожа — голубоватый пергамент; голубым отливали его белоснежные волосы и ресницы, и глаза казались огромными, как два синих озера… Увидев меня, он забился и закричал громко: мама… Он умолял меня, чтобы я помогла ему выбраться из шара… На меня, вдруг, нахлынули: радость, боль, счастье, каких я не знала прежде… Обо всем позабыв, я потянулась к нему — я увидела, что и он потянулся ко мне… Но едва я приблизилась к шару, едва наши руки соединились, младенец легко и без всяких усилий втащил меня внутрь… Я еще, помню, успела подумать: однако, какой сильный мальчик, как внезапно стены странного дома сами собой распались и нас с ним унесло…