Юкио Мисима - Смерть в середине лета: сборник

— Эцуко!

Бросив метлу, Якити подбежал к Эцуко, схватил ее и оттащил в сторону. Пламя обожгло ей ладони. Ожог был сильным — гораздо сильней, чем в прошлый раз ожог пальца. Некоторое время она не могла двигать правой рукой. Нежная кожа на ладони покрылась волдырями. Потом рука ныла всю ночь, хоть и была смазана маслом и забинтована. Эцуко не могла уснуть.

Якити с ужасом вспоминал мгновение, когда Эцуко поднесла руку к пламени. Она без страха смотрела на огонь, без боязни протянула в костер руку. Откуда пришло это спокойствие, спо койствие глиняного изваяния? Это было спокойствие женщины, неприступной как скала; женщи ны, в которой бушуют страсти. Если бы Якити не закричал, тогда она бы и ожог не получила. Его голос вывел Эцуко, как лунатика, из забытья — из того состояния равновесия, в котором пребывала ее душа. Кажется, и боль она ощутила позже.

Якити паниковал: его пугала забинтованная рука Эцуко. Глядя на ее руку, он ощущал жжение на собственной ладони. Не такой уж она была рассеянной. Ее ожог не был простой случайностью. Недавно обожгла палец, вряд ли нарочно. Не успела зажить эта рана, как пришлось забинтовать всю руку.

В молодости Якити любил щеголять своим умом перед друзьями. Он говорил, что женский организм состоит из множества заболеваний, и весьма гордился своим открытием. Например, один его приятель женился на женщине, которая страдала странными желудочными болями; но вскоре после свадьбы боли прекратились. Потом начались приступы мигрени. Муж завел любовницу. Жена почувствовала измену. Головные боли прошли бесследно; но вместо них возобновились боли в животе. Год спустя она умерла от рака желудка. Никто не может достоверно сказать, когда женщина болеет, а когда симулирует болезнь. Думаешь, она лжет, и вдруг оказывается, что она беременна или умирает.

«Это чисто женское, — г думал Якити. — Мой друг юности Карадзима был большим любителем женщин. Его жена по оплошности разбивала каждый день по одной тарелке. Она удивлялась: с чего вдруг стала такой неловкой? Казалось, это была чистая случайность, ведь об изменах мужа она не знала».

Да и сам Якити однажды утром, подметая бамбуковой метлой двор, уколол палец, но не придал этому значения. Палец стал нарывать, потом заноза вышла вместе с гноем, и рана зажила. Якити никогда не пользовался лекарствами.

Якити видел, как страдает Эцуко днем; а по ночам он чувствовал, что она не может заснуть рядом с ним. Он все чаще приставал к ней с ласками. Естественно, он ревновал ее к Сабуро, поглядывал на него с завистью; но в то же время осознавал всю безнадежность неразделенной любви Эцуко. И все-таки в его сердце была, капля благодарности за то, что ревность давала стимул к физической близости, которая порой завершалась счастливыми мгновениями.

Он намеренно разжигал в ней ревность, пересказывая сплетни о Сабуро и Миё, при этом не стеснялся приукрашивать. Видя ее мучения, он понимал всю странность ее любви и всю парадоксальность их собственной близости. Из страха потерять Эцуко он, однако, не слишком-то увлекался этими играми — умел вовремя прикусить язык. У нее было то, без чего Якити уже не мог обойтись.

Эцуко была своего рода прекрасной экземой. В свои старческие годы Якити быстро привык к этому сладкому зуду.

Если бы Якити был сдержан в разговорах о Сабуро и Миё, если бы он проявлял немного больше сочувствия к Эцуко, то это, наоборот, вызвало бы в ней обеспокоенность и подозрение — действительно ли все идет так, как было задумано?

Один раз в неделю все семейство Сугимото устраивало купание. Первым в офуро ходил Якити. Обычно его сопровождала Эцуко, но сегодня она отказалась идти купаться из-за простуды. Якити пришлось мыться в одиночестве.

Все женщины семьи Сугимото собрались на кухне. В одно время мыли посуду Эцуко, Тиэко, Асако, Миё и даже Нобуко. Эцуко обмотала вокруг шеи белый шелковый шарф — из-за простуды.

Асако вдруг завела разговор о муже — он до сих пор не вернулся из Сибири.

— Я не получаю писем уже с августа месяца. Я, конечно, знаю, что он не любит писать, ничего не поделаешь, но все-таки уж один раз в неделю мог бы сподобиться на письмо. Конечно, любовь между супругами выражается не только в словах. Японские мужчины делают огромную ошибку, когда избегают слов, чтобы выразить свои чувства.

Тиэко стало смешно. Она представила себе, как бы отреагировал на это заявление своей жены Юсукэ, буравя землю на двадцатиградусном морозе.

— Если бы он писал письма хотя бы раз в неделю, то навряд ли смог бы отправлять их. Может быть, Юсукэ и пишет письма, да их не отправляют?

— Интересно, куда же они все пропадают?

— Наверное, их отдают русским вдовам. Тиэко поняла, что дала маху — ее неудачная шутка могла задеть за живое Эцуко; но Асако приняла ее слова всерьез. Ее глупая реплика исправила положение:

— Может быть, и так, но ведь они не умеют читать по-японски.

Тиэко оставила ее слова без внимания. Она стала помогать Эцуко мыть посуду.

— У тебя повязка уже намокла, давай помогу.

— Спасибо.

На самом деле Эцуко было трудно оторваться от механической работы — она машинально мыла тарелки и чашки, испытывая настоящую жажду, чувственное возбуждение. Она с нетерпением ожидала времени, когда на руке заживет рана, чтобы вновь отдаться повседневным механическим занятиям — стирке, уборке, шитью. Она хотела сшить для себя одежду, а для Якити осеннее кимоно. На удивление всем она сошьет это кимоно очень быстро: игла в ее пальцах будет просто порхать.

Кухня освещалась одной голой лампочкой — тусклой двадцативаттной. Она висела под закопченным потолком, а прикреплялась к балке. В этой кухне женщины вынуждены были заниматься стиркой. Они склонялись над раковиной и над собственными тенями. Эцуко, облокотившись на подоконник, уставилась на Миё. Та мыла посуду, стоя к ней спиной. Под простым муслиновым поясом, который давно вылинял, выпирали располневшие бедра.

«Ну и вид! Вот-вот снесет яйцо. Эту девку хоть бы раз стошнило, как всех нормальных беременных. Аетом она носит платье без пояса с короткими рукавами, но при этом ей не придет в голову мысль побрить подмышки. Когда потеет, вытирает их прямо на людях…»

Располневшие бедра напоминали созревший фрукт. Они были упруги, как массивная пружина. Такой упругостью бедер Эцуко обладала только один раз в жизни. Эта тяжеловесность, эта объемность, эта массивность вызывала ассоциации с цветочной вазой, наполненной водой…

И все это сотворил какой-то Сабуро. Этот молодой работник весьма старательно засевал свое поле, тщательно ухаживал за ним. По утрам, когда лепестки тигровой лилии еще мокры от росы и льнут друг к другу, словно не могут расстаться, к его груди прижимаются ее груди, ее соски; их соски слипаются, тоже мокрые.