Юкио Мисима - Смерть в середине лета: сборник

Штрассер. Как и вы, Рем.

Рем. Надо нам обоим за лето поднабраться сил.

Штрассер. Не будет у нас на это времени.

Рем. Учитесь у Гинденбурга. Одной ногой в могиле уже, а как за жизнь цепляется.

Штрассер(обессиленно приподнимается с кресла, но вдруг порывисто наклоняется к Рему и хватает его за колено). Рем, умоляю! Спасите меня. Только вы можете это сделать… Спасая меня, вы спасетесь и сами! Не упускайте этого шанса, второго уже не будет! Только вы, только вы в силах спасти нас обоих!

Рем(холодно отстраняется). Хочешь подохнуть — подыхай. Убьют тебя, говоришь? Ну и черт с тобой. А то ведь и я могу взять и вышибить из тебя душу, прямо сейчас.

Штрассер. Давай. Вышиби. Лучше уж мне умереть сейчас. Предпочитаю принять смерть от руки дурака, а не холодного, зловещего умника. А с тобой мы так и так вскоре встретимся. На том свете. Доставай свой пистолет, пали.

Рем. Я бы с удовольствием, да приказа пока не было.

Штрассер. Какого еще приказа?

Рем. Приказа Адольфа Гитлера.

Штрассер. Вот это будет картинка, когда ты получишь приказ прикончить самого себя.

Рем. Кретин!.. Дать тебе, что ли, в зубы, чтоб ты заткнулся?

Штрассер. Гитлер уберет тебя. Это так же несомненно, как то, что солнце всходит на востоке.

Рем. Ты опять за свое?

Штрассер. Нет, мне никогда не понять этой идиотской доверчивости!

Рем. Я ухожу. Нет у меня времени болтовню разводить с психами. Эх, лето на Висзее. Поселюсь на берегу, в отеле, и ни одного слюнявого интеллигентишки, вроде тебя, на пушечный выстрел к себе не подпущу. Только веселых сорвиголов, золотоволосых и голубоглазых, как боги. Впереди — отдых, привал мощных и прекрасных воинов, каждый из которых не уступит самому богу Бальдру. Приказ Адольфа будет исполнен. (Идет прочь.)

Штрассер. Постой. Хочу дать тебе один совет. Я действительно испытываю к тебе симпатию. Совет искренний — прислушайся. (Рем, не оборачиваясь, идет со сцены.) Рем! Если ты и в самом деле собрался на Висзее, отправь туда же хорошую охрану. В этом нет подвоха — я желаю тебе добра!

Рем(оборачивается у самой кулисы и язвительно улыбается). Персоналом СА командую я. И попрошу не указывать мне, кого и куда отправлять.

Рем надевает фуражку, щелкает каблуками, с преувеличенной торжественностью салютует и, развернувшись «кругом», удаляется. Штрассер обессиленно падает в кресло. Потом резко вскакивает и бросается вслед за Ремом. Сцена некоторое время остается пустой. Слышно воркование голубей. С другого конца сцены входит Гитлер, в руке его — белые перчатки. Он раздраженно прохаживается взад-вперед, мучительно над чем-то размышляя. Подходит к балконной двери, стоит погруженный в раздумье, словно никак не может принять решение. Наконец обеими руками резко захлопывает балконную дверь. Решение принято. Гитлер выходит на авансцену и подает в зрительный зал знак взмахом белых перчаток — влево и вправо.

Гитлер(влево). Геббельс… (Вправо.) Гиммлер… Я отправляюсь в путешествие. Мои указания по известному вам делу отправлю с дороги, с секретным курьером. Как только получите их, немедленно приступайте к исполнению — и чтобы строжайшая секретность! Операцию провести четко, без колебаний. И никакой пощады. Ну а теперь займитесь подготовкой.

Кивает обоим, отпуская их. Затем выходит в центр сцены и стоит там один, повернувшись к зрителям спиной.

Занавес

30 июня 1934 года, полночь. Прошло несколько дней. Декорация та же. Ярко горит люстра. Появляется Крупп — как всегда с тростью. Садится на стул, ждет. Некоторое время спустя с противоположной стороны выходит Гитлер, одетый в военный мундир. Он бледен, изможден, глаза запали.

Крупп. А-а, с возвращением. Я слышал, вы были в путешествии. Что означает сей срочный вызов?

Гитлер. Прошу извинить, что заставил ждать, господин Крупп. Прошу также извинить за этот вид. Чрезвычайное положение — с самого приезда все нет времени форму снять.

Крупп. Боже, какой цвет лица, Адольф. Вы, верно, не сомкнули глаз?

Гитлер. Надеюсь, вы не в обиде на меня за полуночный вызов — давайте считать, что мне невмоготу проводить бессонную ночь в одиночестве.

Крупп. Что ж, приятно, когда в тебе нуждаются… Из-за этой проклятой сырости так разнилось колено, что я и сам не прочь скоротать бессонную ночь за беседой.

Гитлер. Вот и отлично.

Пауза.

Крупп. Значит, дело все-таки сделано.

Гитлер. Да. Это была необходимая мера.

Крупп. Обоих?

Гитлер. Обоих.

Крупп. Расстреляна также вся верхушка СА, да? Я слышал, что обыватели, живущие поблизости от Рихтерфельтского военного училища, в ночь с субботы на воскресенье не могли уснуть от залпов, доносившихся с плаца. Неужто в самом деле расстреляны четыреста человек?

Гитлер(подсчитывает в уме, сбивается, нервно загибает пальцы). Да… Триста восемьдесят… Пока.

Крупп. Работа немалая. Генералы, я полагаю, будут довольны. Но как это воспримут так называемые народные массы? Не взорвутся ли улицы демонстрациями?

Гитлер. Я намерен произнести речь в рейхстаге. Официально будет названо число казненных… (снова считает) семьдесят… нет… восемьдесят человек.

Крупп. Я полагаю, в вашей речи будут приведены веские обоснования смертных приговоров, вынесенных Рему и Штрассеру?

Гитлер. Естественно. Начать с того, что Рем погряз в коррупции…

Крупп. Ну, не он один…

Гитлер. Во-вторых, жестокость в обращении с людьми…

Крупп. Каковая свойственна всей национал-социалистической партии.

Гитлер. В-третьих, распутство, причем самого отвратительного, извращенного свойства.

Крупп. А это, если воспользоваться собственными словами покойного, сладкий сок, которым питается жук-носорог.

Гитлер. Главное же то, чего простить нельзя, — Рем готовил мятеж. Когда я раскрою этот чудовищный замысел, весь народ одобрит принятые мною меры.

Крупп. Удивляет то, что заговор раскрылся, когда многие его участники уже успели отправиться на тот свет. Если заговор был столь уж чудовищен, он бы обнаружился на более ранней стадии, не так?

Гитлер(срывается на крик). Чего вы, собственно, добиваетесь?!

Крупп. Адольф, вы раздражены. Кричать на старика уж во всяком случае не следует.

Гитлер. Хорошо, я буду спокоен. Говорите все, что хотите, только не оставляйте меня.