Сергей Могилевцев - Блистательный недоносок

Т у р а н д о т о в (в сторону) . До чего же иногда дохо­дит народный энтузиазм! До чего же доходит движе­ние снизу! Хотели создать Оргкомитет, а получился Лаокоон, облепленный змеями! Только кто Лаокоон, и кто змеи, – вот в чем вопрос!

С размаху кидается на остальных. Все па­дают на пол.

Звонит телефон. А н т и п о д о в с трудом высовы­вает руку, дотягивается до трубки, слушает, потом говорит радостным голосом.

А н т и п о д о в (радостно и торжественно) . Да, Порфирий Савельевич, это я. Да, собрание Оргкомитета но­вой партии Блистательных Недоносков можно считать успешно и блистательно завершенным. Все документы подписаны, и новая партия, рожденная инициативой снизу, наконец-то вышла из подполья на солнце. Бле­стит она, Порфирий Савельевич, блестит и переливается под солнечными лучами. Теперь и о всенародном съезде можно подумать, так и передайте это куда следует. Обязательно передадите? Благодарю, Порфирий Савельевич, а нам самое время выпить шампанско­го! (Кричит.) Зойка, шампанского!

Входит п р и с л у г а с подносом и раздает всем присутствующим, сидящим и лежащим на полу, бокалы с шампанским.

Берег Москва-реки, ночь, редкие фонари. М а р и н а и А р к а д и й.

М а р и н а (бросаясь к А р к а д и ю) . Это ты? Но от­куда, и почему так долго? Знаешь, когда ты позвонил мне по телефону, я не поверила, и решила, что меня кто-то разыгрывает. Мне показалось, что это звонок с того света!

А р к а д и й. Это было недалеко от истины, потому что там, куда я спустился, нет солнца и нет жизни, там царят совершенно другие законы, и это вполне можно назвать другим светом. Но там тоже, Марина, есть жизнь, там тоже есть правда, пусть и другая, пусть и отличная от той, к которой привыкли мы, и там тоже живут люди. Живут и умирают, и им так же больно и так же страшно, как нам!

М а р и н а. О чем ты говоришь? Куда ты спускался? Ты бредишь!

А р к а д и й (нетерпеливо, отстраняя ее) . Нет, Марина, это не бред, это правда, только другая, и, возмож­но, более чистая и более истинная, чем та правда, к которой привыкли мы. Наберись терпения, и я тебе обо всем расскажу.

М а р и н а. Рассказывай, а то заинтриговал, и столько наговорил, что я и не знаю, о чем думать теперь.

А р к а д и й. Хорошо, хорошо. Все дело в том, что я, Марина, был бомжем. Я решил провести собственное журналистское расследование и выяснить, кто же он, этот таинственный Блистательный Недоносок, о кото­ром написал я в своей дурацкой статье.

М а р и н а (резонно) . Не забывай, что это я помогла тебе ее напечатать!

А р к а д и й (так же нетерпеливо) . Да, да, я это знаю! Мою первую, совершенно невообразимую и дурацкую статью, которая так меня напугала, что я решил бе­жать куда угодно от вполне справедливого гнева редактора и читателей, и ухватился за это журналист­ское расследование, как за соломинку, которую бро­сила мне судьба.

М а р и н а. Ты ухватился за расследование, как за со­ломинку?

А р к а д и й. Да! и эта соломинка заставила меня на время изменить мою внешность и мой образ жизни, отправив в такие места, о которых я раньше и не подозревал!

М а р и н а. И что же это за места?

А р к а д и й. Это места, в которых живут отверженные: бродяги, бомжи, воры, проститутки, сонмы беспризо­рных детей, которых, кажется, не меньше, чем детей, живущих с родителями, уроды, убийцы и наркоманы, проходимцы разных мастей, – одним словом, Марина, отверженные, которым нет места в нормальном мире.

М а р и н а. Отверженные?

А р к а д и й. Да, отверженные, ютящиеся на вокзалах, в заброшенных домах, на чердаках, в подвалах, в под­земных катакомбах, и вообще на задворках общества, которое отвергло их и высокомерно не замечает. Но это люди, Марина, которые живут и дышат, так же, как мы, и которые страстно желают вновь стать нор­мальными и свободными.

М а р и н а. Нормальными и свободными?

А р к а д и й. Да, хотя я и не уверен теперь, где боль­ше нормальности и свободы: здесь, у нас, или там, под землей, где я жил последнее время.

М а р и н а. Ты жил под землей?

А р к а д и й. Да, я жил под землей, в катакомбах, в за­брошенных шахтах метро, в душных сырых тупиках, и видел, как погибают люди, которые лучше и чище, чем многие, живущие наверху!

М а р и н а. Неужели такое возможно?

А р к а д и й. Возможно, Марина, возможно! О, ты не по­веришь, но там, глубоко под землей, я познакомился с замечательным человеком, поэтом, который издал свою первую поэтическую книгу, и испугался этого точно так же, как я, напечатав свою первую в жизни статью!

М а р и н а. Он испугался своей первой поэтической кни­ги?

А р к а д и й. Да, Марина, да, но он не чета мне, он настоящий поэт, я по сравнению с ним пустое ничто­жество! Вот, слушай, слушай, это его стихи, кото­рые теперь стали моими! (Читает навзрыд.)