Николай Шарифулин - Последнее воскресенье ноября. Психологическая драма в одном действии

Д е й с т в у ю щ и е л и ц а

Л а р и с а, 20 лет.

М и т я, сын Ларисы, 3 года.

Н а д я, мать Ларисы, сестра Тамары.

Т а м а р а, мама Лени.

Л е н я, внук Тамары, 7 лет.

Место действия: скромная однокомнатная квартира в панельном доме.

КАРТИНА ПЕРВАЯ

Квартира представляет собой небольшую комнату-зал и маленькую кухню, соединенные узким коридором. Справа – входная дверь. Слева – дверь в санузел. За окнами дождь, ветер ломает ветви деревьев, слышатся раскаты грома. Раннее утро. Первые дни ноября. Н а д я встает с постели, идет на кухню. Там она стоит и смотрит в окно. Неожиданно распахивается входная дверь. На пороге появляется Т а м а р а.

Т а м а р а. Дождь?

Н а д я (включая свет) . Дождь.

Т а м а р а. Ты смотри, так и не прекращается.

Н а д я. Не удивлюсь, если дожди в декабре лить будут. (Помолчав.) Почту ходила проверять?

Т а м а р а молча соглашается.

Н а д я. Интересно… от кого?

Т а м а р а. От Люды.

Н а д я (смотрит на сестру, которая держит в руке конверт) . М-м… ну и как она?

Т а м а р а. Хочешь почитать? (Протягивает письмо.)

Н а д я. Ох, ты ё-о! Вот это почерк!

Читает вслух.

Н а д я. Мама у меня всё впарядке. Как, сама там ты паживаиш? Поцилуй от меня Леньку! Сскажи что я ему его люблю. Когда приедиш? Привизи мне хурму. Хачу рыбу. Скучаю очень. Всё пака! Цилую.

Т а м а р а молча смотрит в окно.

Н а д я. Ты когда у нее последний раз была?

Молния.

Т а м а р а. Ты смотри, что делает!

Гром.

Н а д я. Да уж… погодка нынче, как наша жизнь – то сверкнет, то ударит.

Т а м а р а. Как там Лариса?

Н а д я. А я знаю?

Т а м а р а. Ты с ней так и не общаешься.

Н а д я. Она мне писем не пишет. У нее теперь своя личная жизнь.

Т а м а р а. До сих пор поверить не могу…

Н а д я. Да перестань ты.

Т а м а р а. Нет, правда не могу. Вот так вот взять и отказаться… Три. Три года прошло.

Н а д я. Отказаться? Да ей стыдно должно быть!

Т а м а р а. Сколько раз она приходила прощения просить?

Н а д я. Ни разу. Потому что ей наплевать на меня.

Т а м а р а. Это не правда. Мы с ней часто на улице видимся… она всегда подойдет первая, чтобы спросить: «Как там мама?»

Н а д я. Почему-то, когда я с ней на улице вижусь, она не подходит ко мне и не спрашивает меня: «Как ты, мама?»

Т а м а р а. Это разве повод отказываться от дочери?

Н а д я. От нее никто не отказывался. Или ты думаешь, что Лариса расстроится?

Т а м а р а. Это твое воспитание. Вот и получай.

Н а д я. Ты хочешь сказать, что я плохо воспитала ее? Что я плохая мать? (Вне себя.) Как бы я плохо не относилась к своей дочери, как бы я ее ненавидела… знай, что Лариса – моя дочь. Моя!

Т а м а р а. Да тише ты! Щас Леньку разбудишь…

Н а д я. Знаешь что… Я как смогла, так и воспитала свою дочь!

Т а м а р а. Тогда почему ты ее не прощаешь?

Н а д я. А она просила прощения?

Молния. Гром.

Н а д я. Ленька-то не проснулся?

Т а м а р а (прислушивается) . Спит. Ему вставать скоро.

Н а д я. Вон, смотри какой ливень, только скрипка намокнет.

Т а м а р а. Не намокнет.

Н а д я. И зачем она ему нужна?

Т а м а р а. Он учится.

Н а д я. Какой год водишь его в музыкальную школу, а толку никакого. Лучше бы на бокс записала его.

Т а м а р а. Чтоб его там били?

Н а д я. Зато мужиком вырастит. Научится отпор давать, а то и так трус… Ходишь, заступаешься за него…

Т а м а р а отходит к окну.

Н а д я. Извини. (Обнимает сестру.) Обидно мне, – понимаешь? – обидно.

Небольшая пауза. Сестры смотрят друг на друга.

Н а д я. Когда ты с ней последний раз виделась?

Т а м а р а. По весне. Так я ж тебе рассказывала.

Н а д я. Думаешь, я помню.

Т а м а р а. Мы тогда с ней в магазине столкнулись.

Н а д я. Ах да! Ты еще говорила, что она с Митей была… которого я ни разу не видела. А ему-то уже три года. Нет, чтоб прийти, хотя бы раз, пообщаться, спросить: как дела? Так нет, она будет жить со мной в одном городе и ни разу не поинтересуется моим здоровьем.

Т а м а р а. Если ты помрешь, я скажу ей об этом.

Н а д я. Вот спасибо! А толку-то…

Т а м а р а. Знаешь, я ведь звала ее. (Вздохнув.) Боится она.

Н а д я. Боится… Скорей ей стыдно. Ай, ладно! К чему все эти пустые разговоры.

Т а м а р а (не сразу) . Не понимаю я тебя… не понимаю… (Помолчав.) Я ж переживаю.

Н а д я. Ты бы лучше за Людку свою так переживала… по крайней мере, есть за что!

Т а м а р а. И за что же?

Н а д я. Да хотя бы за то, что она сейчас в дурке сидит, тебя вспоминает… ждет, когда же к ней мамочка ненаглядная приедет… А я? Кому я нахер нужна?

Сестры молча смотрят в окно.

Н а д я. Ты Леньку-то когда будить пойдешь?

Т а м а р а. Пускай поспит, я пока чайник поставлю.

Н а д я. А смысл? Он все равно его не пьет. Ему только йогурты подавай да шоколадки… Так ведь на шею сядет.

Т а м а р а. Уже потихонечку садится.

Н а д я (ухмыляется) . К моей шее тоже очередь выстраивалась. Сначала Лариса, а потом этот… как его там? Максим…

Т а м а р а. Не пойму, толи у нас родители разные, толи мы с тобой разные…

Н а д я. Жизнь у нас с тобой разная.

Т а м а р а. Это точно.

Н а д я. У тебя муж был, а я всю жизнь одна маюсь… Теперь ты меня понимаешь?

Т а м а р а. Понимаю. (Не сразу.) Ты должна поговорить с ней.

Н а д я молча трясет головой. Пауза.

Н а д я (увидев, что сестра смотрит на часы) . Вам идти надо. Опоздаете.

Т а м а р а (тяжело вздохнув) . Да. Надо идти.

Т а м а р а идет в комнату. Н а д я остается одна на кухне. Она продолжает смотреть в окно: на улице дождь, ветер ломает ветви деревьев, слышатся раскаты грома. Все постепенно заглушается звуком чайника. Затемнение.

КАРТИНА ВТОРАЯ

Утро. Раздается стук в дверь. Н а д я со словами: «Кого там черти принесли?» – идет открывать.

Л а р и с а (спустя долгую и неловкую паузу) . Замерзла…

Н а д я молча смотрит на дочь.

Л а р и с а. Холодно очень…

Н а д я. Пьяная что ль?