Семен Злотников - 8½ пьес для двух актеров

Вера.Хорошо, ладно, потом, под язык, головой не верти… Митя, не упрямься, помрешь, что я с тобой потом делать буду?.. (Буквально запихивает ему в рот таблетку.)

Старик полулежит, откинувшись на спинку стула, закрыв глаза. Старуха возле; сама дышит тяжело, сама принимает лекарство; наконец, устало отходит, опускается в кресло, считает пульс.

Ох, один, два, три… Боже мой-Боже мой… одиннадцать, двенадцать… Зелень в глазах, давление давит… Ох, как же оно давит… Двадцать четыре, двадцать пять… Где ты его раскопал?

Порогин.В чемодане.

Вера.О, Господи, зачем ты в него полез? В рыжем, что ли? В рыжем, Митя?

Он молчит.

Ну, вот, называется, жить мы кончаем – а он полез!.. С войны я о нем помнить забыла. Чего тебе в нем понадобилось?

Порогин.Носки.

Вера.Какие носки? Митя, ты в памяти? Все носки в комоде. В ящике. В среднем. Всегда там были. Миллион раз твердила. И как только в ум тебе этот рыжий влез – не понимаю…

Порогин.Я не знал…

Вера.Да как же не знал? У меня всякая вещь свое место знает, а ты не знал! Не гляди так на меня, справедливо говорю. Никакой хоть на нитку ответственности. Правда, Митя! Всю жизнь как за ребенком – он в благодарность за носками в рыжий чемодан лезет, где их никогда не бывало!.. (Явно возмущена, принимает лекарство.)

Молчат .

Порогин.Я не знал, что в нашей жизни будет еще и это.

Вера.Это?.. Это – что?.. Что сказать хочешь?

Порогин. Пошлость нас не миновала.

Вера.Между нами ничего не было, Митя! Как про Толстого ты в книжке написал…

Порогин.Не трогай Толстого, не надо ложь!

Вера.Поклянусь, чем хочешь!

Порогин.Все ложь и предательство, ни единому слову!..

Вера.Да нет же, Митя, ты, право… Какой-то какой… Одной-то ногой уже – где я, ты сам посуди?.. Дурачок такой, я, может, рада, что оно тебе попалось… Сама перед вечностью все рассказала бы…

Порогин.Вся жизнь, оказывается, была стыдная ложь.

Вера.Ну честное слово, как этот упрямый… Как ослик, о, Господи…

Порогин.Я тебя никогда ни о чем не спрашивал.

Вера.Спроси – я отвечу.

Он молчит.

Ну, спрашивай, что ли, чего?..

Порогин.Ты сама должна была рассказать. Тогда.

Вера.Да о чем?..

Порогин. Мне тогда рассказать.

Вера. Митя-Митя…

Порогин( кричит). Все тогда рассказать, мне рассказать!..

Вера( кричит ). Мне сейчас – захочу – даже нечего вспомнить!..

Тишина.

Глупый ты, Митя, честное слово… И не глупый даже, а какой-то… неумный. Подумай: муженек драгоценный с войны домой еле дополз, тут у него рана, там рана – я ему на шею и ну признаваться?.. Худо же ты обо мне думаешь, Митя… Видит Бог, вот не знала, что уж так дурно…

Порогин.Я бы мог понять тебя, Вера… Хоть что-то понять…

Вера.Да что? Что? Что понять?.. (Держится рукой за сердце, мотает головой и бормочет.) Господи… Господи-Господи… конец мой приходит, Господи… (Отправляет в рот еще таблетку, закрывает глаза, считает пульс.)

Старик тяжело встает, медленно подходит к чемодану, сгибается, отрывает его от пола, тут же хватается за поясницу; не очень удачно, видно, нагнулся; опускается на колени, мгновение переводит дух, после чего уже с ношей превращается в некое подобие вертикали; после чего, не глядя на жену и не говоря ей ни хорошего, ни плохого, уходит. Старуха открывает глаза, выплевывает лекарство, торопится следом. Из прихожей в открытую дверь несутся их голоса.

Порогин.Отпусти меня, нет, я уйду…

Вера.Митя, погоди, Митя…

Порогин.Я все равно уйду…

Вера.Митя, надо поговорить, надо… поговорим, Митя… (Затаскивает старика в комнату, отнимает чемодан.)

Порогин.Чего ждать, чего?..

Вера.Объяснимся, прошу… Поспешишь – людей, Митя…

Порогин.Чего объяснять, там все написано…

Вера.Дурачок ты мой, одно написано, другое было… Послушай, как было. Может, это вообще художественная литература, откуда ты знаешь?

Порогин.Люблю, люблю – художественная? Пошлость!

Вера. Митя, присядь…

Порогин.Отпусти руку, не хочу!

Вера.Садись, отпущу, обещаю… Ну, Митя, прошу… (Наконец, удается усадить.) Ну, прямо, ну, прямо упрямый… Никогда таким не был…

Порогин.Вера, я оскорблен. Мне надо уйти. Отпусти меня.

Вера (не отпускает). Не пущу я тебя никуда… В таком виде – как можно? Знаю тебя: уедешь, нафантазируешь себе, потом и поверишь… Вон у тебя воображение куда разбежалось… А я не виновата… Невинная я!

Порогин.Ложь, все ложь…

Вера.Что мне – божиться, Митя? Клясться?

Порогин.Довольно, нет, лжи не желаю… Не желаю, не желаю…

Вера.Невозможно же так разговаривать, Митя!

И старик с удивлением, вдруг, на нее смотрит.

Я у тебя, Митя, по-моему, не заслужила, чтобы ты так… За столько времени, по-моему, заслужила, чтобы уже и не так… Сам, Митя, все время жалуешься, что люди не слушают друг друга, а сам… Сказать-то мне дай?

Порогин.Пятьдесят два года…

Вера.Опять не слушает…

Порогин.Жизнь! Больше, чем жизнь! Теперь, вдруг, выясняется…

Вера.Митя…

Порогин.Ложь, фальшь, лицемерие, стыд…

Вера.Упрямец недобрый, да выслушай ты, наконец, меня, меня!..

И опять старик с удивлением глядит на старуху.

Видит Бог, Митя… Горло… Сдавил будто кто… У тебя памяти, Митя, шесть граммов осталось. И куда все девается?.. Война же была, ты помнишь? Что медсестрой в госпитале работала – это хоть не забыл?

Он молчит.

Митя, ну, Митя… Раньше не рассказывала… Ну, потому что, ну, глупость одна… Ты бы не понял, а я бы толком не объяснила… Сейчас вот понять не желаешь, а тогда… Да хочешь знать, еще таких писулек тогда я чуть не миллион получила… Красоту неземную не помнишь мою? Что, забыл? Все забыл… Да захоти я тогда! (Замечает его взгляд.) Что?.. Ни о чем таком я тогда не думала и ничего такого тогда… Только мне-то не надо, а им-то, солдатикам – надо… И война, и блокада, и жуть – а им надо… И голодные, и пораненные – а надо… Воины, Митя, поверишь, в меня через койку влюблялись. Одно все и то же: люблю, да люблю… Люблю, да люблю, да люблю… Вот ты мне сейчас, как нормальный человек скажи: я что, запрещать им могла?

Он молчит.

Худущая была, Господи… Шейка тонюсенькая, лицо шелушится, волосы лезут… а все равно только и слышала: Вера Максимовна, на вас без удовольствия глядеть невозможно!