Екатерина Кармазина - Время года – зима. Роман

Тома любила рисовать. Ей говорили, что у нее настоящий талант. На самом же деле она перерисовывала, но делала это настолько тщательно, что выходило один в один с оригиналом. Любимым предметом могло бы стать рисование. Но из урока в урок тучная женщина за учительским столом с кислой миной произносила одну и ту же фразу: «Свободная тема». И все было бы хорошо, если бы однажды после сорока пяти минут усердного труда над образом своего домашнего питомца ребенок не услыхал сухое и безразличное: «Четыре!». Желание рисовать с тех пор у нее пропало. Рисование со временем превратилось в черчение – удручающе скучный и непонятный предмет. Вела его все та же горе-учительница. Только теперь вместо фразы «Свободная тема» она поднимала вверх руку, в которой держала гайку, болт или шайбу. В первые пять минут занятия она лениво водила мелом по доске то вдоль огромной деревянной линейки, то используя угольник с транспортиром. Получалась проекция на плоскости с нанесенными линиями сечений, заштрихованными участками и буквенными обозначениями. Вот и все объяснения. Это называлось примером, по которому следовало выполнить чертеж заданной детали. Далее она возвращалась на свое место и сидела с отсутствующим взглядом до конца занятия.

Был еще труд. Этот предмет, как и физкультура, считался дисциплиной несерьезной. И все об этом знали. Несмотря на свою вроде бы творческую составляющую, на уроках труда выполнялись скучнейшие ремесленные задания. Мальчики отправлялись в мастерские и работали на станках, девочки сидели за швейными машинками. Только не это! Тома готова была работать на станке или играть с мальчиками в футбол, только не шить! Девчонки были увлечены. Но не Тома! И она нашла выход – на протяжении всего занятия она только делала вид, что шьет, а вечером за работу бралась бабушка. Уж что что, а шить она умела. Так появилась выкройка фартука, затем и сам фартук. Он был настолько хорош, что учительница не поверила ученице и поставила «хорошо», вместо «отлично». Такая оценка трудов ее бабушки была просто-таки оскорбительна для Томы.

На этом с шитьем было покончено. Следующим этапом труда была кулинария. Каждый должен был принести из дому продукты, которые были распределены заранее. Из них ученицы, разделившись на группы, что-нибудь готовили. Затем блюдо ими же и съедалось. Никакого искусства в приготовлении пищи не наблюдалось. Готовили самое простое – омлет, оливье и жареную картошку. И даже это оценивалось. Учитель труда была все равно, что учитель рисования-черчения в миниатюре. Та была пышных форм и высокая, эта – пышных форм низкорослая. Тарелку она наполняла с верхом, все это поедала, а уже после, на сытый желудок, выставляла в журнал оценки. Поставить пятерки всем она не могла, поэтому некоторые получали четверки по принципу успеваемости по другим предметам. Отличникам – «отлично», остальным – «хорошо». Среди этих «остальных» была и Тома.

Таких занятий было всего несколько, закончились и они. Мальчиков и девочек снова объединили и велели всем приобрести лобзики. Томе его сразу же купили, и это стало для нее настоящим событием. На протяжении целой недели вечерами она подолгу вертела его в руках, рассматривала, вставляла и натягивала металлическую пилку с зубчиками, затем раскручивала. По неясным причинам занятия отменили, и новый лобзик отправился на антресоль. Тамара расстроилась, потому что работать с деревом ей хотелось куда больше, чем корпеть над выкройкой фартука, копаться в швейной машинке или стоять у плиты. И понятно почему, влияние тети. Анна жила вместе с бабушкой. В их доме имелась комната, служившая ей рабочим кабинетом и мастерской. Если она была заперта, это означало, что тетя Аня работает. Каждый раз, когда Тома бывала у них в гостях, ее тянуло туда словно магнитом. Даже кошка не настолько ее занимала, сколько эта комната. И когда ее тетя отсутствовала или была занята чем-нибудь другим, Тому туда пускали.

Анна была человеком творческим и редко спала по ночам. Запираясь в своем кабинете, она работала до утра, рисовала, вырезала по дереву, читала. Кабинет ее был завален книгами. С годами их количество росло, и в один прекрасный день для новой книги не нашлось места ни на одной из полок огромного книжного шкафа. Тогда Анна начала складывать их на полу, временно. День ото дня стопки увеличивались, пока вся стена до самого потолка не оказалась заставлена новыми поступлениями. Отношение к книгам в семье было крайне бережное. И именно Анна приучила всех мыть руки перед тем, как взять книгу. Перед чтением каждый том оборачивался в бумагу. Это было незыблемое правило, которое все соблюдали.

Для резьбы по дереву у Анны имелся специальный инструмент. Результатом ее работы были вычурные фигурки божков и чертиков, которые вешались на стену или ставились на полочки. И божки, и чертики улыбались и выглядели дружелюбно. Фигурки окрашивались и вскрывались лаком. Самые удачные работы украшали стену гостиной. Рисование для Анны было чем-то вроде хобби, но результаты, которых она в нем достигла, были недалеки от профессиональных. Все необходимое у нее также имелось: краски, холсты, кисти. Первые ее три картины красовались дома. Были и другие работы. Она их не продавала, дарила.

Когда вся семья на какое-либо из празднеств собиралась вместе и каждый был при деле, девочка бродила по квартире, то и дело посматривая на дверь заветной комнаты. После закусок и горячего она получала туда доступ. Оказавшись в кабинете Анны, первым делом отправлялась к письменному столу и усаживалась в удобное крутящееся кресло. Она открывала верхний ящик, в котором среди множества еще незаконченных фигур будущих самодельных шахмат и кисточек для рисования, отыскивала два грецких ореха. Это были лакированные орешки. Она часто наблюдала, как в периоды раздумий Анна перебирала их в руке. Ладошка у Томы была маленькая, и у нее так не получалось, но все равно, завладев орехами, она вертела их в руке и подолгу рассматривала названия книг в стопках. Странным образом книги держались и не падали. Заинтересовавшись каким-нибудь названием, Тома бросала орехи обратно в ящик и направлялась к намеченной цели. Чтобы достать нужную книгу, ей приходилось двигать остальные. Пока она перекладывала книги с места на место, ее внимание отвлекалось на другие названия и других авторов. За этим занятием она могла провести, пожалуй, весь вечер. Но каждый раз ее звали пить чай со знаменитым ореховым тортом в исполнении бабушки. Она была хранителем семейного рецепта этого вкуснейшего кондитерского изделия. От такого лакомства Тома отказаться не могла. Девочка быстро съедала свой кусок, доливала себе еще чаю и со вторым куском торта, несказанно радуя своих родных хорошим аппетитом, отправлялась обратно в комнату своей творческой тети. Кушая торт, Тома подолгу рассматривала те три картины, которые когда-то нарисовала Анна. Два пейзажа и портрет. Кто был тот бородатый мужчина в свитере, который так походил на Хемингуэя, никто не знал, а тетя никогда не рассказывала. Возможно, это и был Хемингуэй. Тамара видела эти картины уже тысячу раз, но снова и снова рассматривала их тщательнейшим образом, словно искала новый мазок, который мог появиться в ее отсутствие. Затем, допивая чай, она просматривала все отобранные ею книги. Чтобы забрать их домой, нужно было получить разрешение хозяйки. Это была формальность, к которой Тому приучили. На самом деле ей разрешалось брать любые книги без исключения.