Валя Шопорова - Вспомни меня!

Квартира встретила привычной ненавистной тишиной, в которую так хотелось крикнуть: «Ди, я дома!». И чтобы самый близкий и нужный голос ответил и раздался топот ног. Крепкие объятия, разговоры ни о чём и обо всём на свете, перепалки, обиды из принципов и примирения без слов… Как же ему не хватало всего этого. Не хватало до того, что под сердцем образовалась чёрная дыра, засасывающая в себя все радости, саму жизнь.

Находиться в этой квартире, в которой они были вдвоём, в одиночестве было невыносимо, но переехать Леон не мог, потому что, если Дориан вернётся, то наверняка придёт именно сюда. Поэтому каждый раз, уходя куда-то, Леон вешал запасной комплект ключей на крючок за дверью, чтобы Дориан мог попасть домой. И как же было тошно всякий раз находить ключи на месте.

Скинув обувь и даже не сняв куртки, Леон плюхнулся на диван, включил телевизор, безразлично пялясь в экран. Посидев так часа пол, он поднялся в свою спальню и забрался с ноутбуком на кровать. Найдя в интернете запись их последнего концерта в Гамбурге, он включил её. Тот самый концерт…

Под конец полуторачасового видео Леон уже не пытался сдерживать слёз, они просто текли по щекам, душа и разъедая кожу кислотой. И почему-то от них не становилось легче, становилось только больнее и горше.

Смотря на то, как Дориан самозабвенно поёт только ему одному, как обнимает его после окончания песни и широко и так искренне улыбается на камеру, Леон чувствовал, как душа корчится в груди в бесноватых агониях.

Каким же он был идиотом…

Да сейчас он бы жизнь отдал за то, чтобы брат спел ему и обнял, пусть даже поцеловал на глазах у всего мира! И пусть их потом посадят за это в тюрьму! Главное, что там они будут вместе и Дориан никуда не уйдёт. Но он уже ушёл. Почти два года тому назад. А Леон повёл себя совершенно не так, как думал сейчас.

Тогда он лелеял свои страхи и принципы и считал, что имеет право решать за них двоих, как им будет лучше. И он действительно думал, что знает лучше, как им нужно поступать и жить.

Но всё, чего он добился в итоге, это – удушливое одиночество и развивающийся алкоголизм.

Когда запись закончилась, Леон закрыл крышку ноутбука и, закурив, упал на спину, смотря в потолок.

«Где же ты, Ди? – эта мысль уже давно не осознавалась, она была в голове по умолчанию. – Я верю, что ты всё равно вернёшься однажды. С тобой не могло ничего произойти, – Леон всхлипнул, утёр кулаком текущий нос, – я бы почувствовал это. А я чувствую, что ты жив. Я знаю это. Вернись, умоляю тебя. Я всё сделаю, только дай мне знак, где тебя искать…».

Леон сидел на полу под подоконником, наигрывая на гитаре щемяще меланхоличную мелодию. Периодически он поднимал взгляд к зеркалу. И так хотелось спросить у отражения: «Ну как?» и попросить подобрать к музыке слова. Но разговаривать с зеркалом было бесполезно, оно не отвечало, и так можно было сойти с ума. Это Леон понял после нескольких попыток поддержать такую «беседу» на первых порах после исчезновения Дориана, когда осознание того, что он ушёл и неизвестно, когда вернётся, пришло, а вот принятие ещё не наступило. Да и сейчас никакого принятия не было, было его жалкое подобие, которое позволяло не слететь с катушек и переживать бесконечные дни одиночества половинки, которая не умела не быть целым.

Глубоко задумавшись, Леон задел не ту струну и по слуху резануло фальшивой нотой. Поморщившись, он перехватил гриф, чтобы струны перестали гудеть, и поднял взгляд на дверь, в которую постучали. В комнату зашла его домработница – женщина средних лет с очаровательно пухлыми щеками и ямочками на них по имени Аннис.

– Я могу здесь убраться? – спросила она.

Леон кивнул и, забрав гитару, перебрался на кровать. Сложив ноги по-турецки, он вновь начал негромко играть, не задумываясь о том, какую музыку пытается создать, но через пару минут в пении струн начала угадываться знакомая мелодия, от которой щемило сердце. «Ванилью пахнут облака».

– Красивая мелодия, – произнесла Аннис, протирая стол от пыли. – Где-то я её слышала…

– Это мелодия из одной из песен моей группы.

– Точно, – домработница добродушно улыбнулась собственной забывчивости. – Я слышала её по радио года два назад и потом ещё множество раз… – она махнула рукой. – Из каждого утюга она звучала.

– Да, эта песня нашим поклонникам особенно понравилась, – кивнул Леон.

– У меня младшая дочка вашим творчеством увлекается. До сих пор боюсь, что она узнает, что я на тебя работаю, а то приедет и на коврике ночевать будет.

Аннис на секунду отвлеклась от уборки и обернулась на Леона, улыбнувшись ему.

– Да, этого лучше избегать, потому что поклонникам бывает очень непросто объяснить, что нам тоже нужно личное время и пространство, – слегка улыбнувшись в ответ, произнёс Леон.

– Вот и я так думаю. Пусть лучше учится, а не о вас мечтает. Вы, конечно, мальчики хорошие, но понятно же, что ей ничего не светит.

Теперь уже Леон не смог удержаться и рассмеялся. Душевная простота Аннис была просто очаровательна и могла отвлечь от любой хандры, будто лучик солнца во мраке.

– Зачем же так категорично? – поинтересовался Леон. – Может быть, она бы и понравилась кому-нибудь из нас.

– А вот этого не надо, – Аннис погрозила пальцем. – Ей пятнадцать лет.

– Всё, понял, – Леон поднял руки. – В ближайшие три года – ни-ни.

– И потом тоже. Ты, Леон, конечно, счастье, но не её. Вы из разных миров люди.

– Когда ты так говоришь, мне становится всё интереснее… – Леон потянулся и лукаво взглянул на домработницу.

– Попробуй только. И у тебя Карина есть.

– Аннис, – вздохнул Леон, – ты мне, вообще-то, не мать, чтобы учить меня морали.

– Но по возрасту подхожу. Да и привыкла я уже к тебе и добра желаю.

– Приятно слышать, – улыбнулся Леон и откинулся назад, упираясь лопатками в спинку кровати.

Когда разговор сошёл на нет, он вновь взял гитару и начал играть, облекая в звуки мелодию, которая зародилась в голове. Она получалась трагичной, с намёком на светлую надежду и ощущением обреченности, затаившемся между строк.

Через час, закончив с уборкой во всей квартире, Аннис попрощалась и ушла. Но после её ухода не прошло и десяти минут, когда у Леона зазвонил телефон. Ответив на вызов, он услышал взволнованный голос Тима.

– Леон, мы можем сейчас встретиться?

– Нет, – ответил Леон и перевернулся на бок. – Я дома и не желаю никуда идти.

– А я могу приехать к тебе?

– Нет. Я хочу наслаждаться одиночеством.