Дон Нигро - И розы, алые, как кровь / Blood Red Rose

РОССЕТТИ. Пожалуйста, не уходи. Пожалуйста, не уходи, Джейни. Пожалуйста.

ДЖЕЙН. Ради Бога, только не умоляй. Это ниже твоего достоинства. Ладно, может, и не ниже, просто ты в этом так чертовски хорош, что нагоняешь тоску. Но я не собираюсь целый день сидеть с пьянчугой, который планомерно убивает себя и свое искусство из-за умершей женщины.

РОССЕТТИ. Джейни, как ты можешь покинуть меня? Ты знаешь, как отчаянно я тебя люблю.

ДЖЕЙН. Какая чушь.

РОССЕТТИ. Люблю. Это правда. Если ты уйдешь, я умру.

ДЖЕЙН. Ты не думаешь, что я должна хоть немного времени проводить с Вилли?

РОССЕТТИ. С кем?

ДЖЕЙН. С Вилли.

РОССЕТТИ. Каким Вилли?

ДЖЕЙН. Уильямом Моррисом. Моим мужем. Твоим лучшим другом.

РОССЕТТИ. Вилли – социалист. Они верят в совместное пользование. Джейни, ты мне нужна. Только ты у меня и осталась. Пожалуйста, не уходи.

ЛИЗЗИ. Она сдастся.

КРИСТИНА. Уговаривать он умеет.

ДЖЕЙН. Ладно. Только не смотри на меня так. Ты знаешь, я этого не выношу. Но, Габриэль, ты действительно должен перестать сводить себя с ума из-за Лиззи. Она ушла. Лиззи умерла.

ЛИЗЗИ. Он знает, что я умерла. Он меня убил.

РОССЕТТИ. Я могу перестать думать о ней, только когда я с тобой.

ЛИЗЗИ. Это ложь. Он никогда не перестает думать обо мне.

РОССЕТТИ. Мне страшно оставаться одному. Как только я остаюсь один, появляется она. Ее призрак меня преследует.

ДЖЕЙН. Это полнейшая ерунда, и ты это знаешь.

РОССЕТТИ. Это не ерунда. Я ее видел. Она не уходит. Это хуже, чем невидимая кошка Рёскина. Ты должна мне помочь, Джейни.

ДЖЕЙН. Габриэль, правда в том, что никто никого так сильно не любит.

СУИНБЁРН. Никто никого не любит.

РОССЕТТИ. Откуда ты можешь знать, как я ее любил? Ты ничего не знаешь о любви. Ты не любишь Вилли. И меня ты не любишь.

ДЖЕЙН. Не тебе говорить мне, кого я люблю.

РОССЕТТИ. Тогда и ты не говори, что я не люблю ее так сильно, как говорю. Я ее боготворил, и боготворю до сих пор.

ДЖЕЙН. Тогда зачем тебе я?

РОССЕТТИ. Ты нужна мне, потому что ты живая.

ДЖЕЙН. Что ж, спасибо тебе за столь весомый довод. Наконец-то нашелся мужчина, которого влечет ко мне тот факт, что я еще не начала разлагаться. Если тебе нужна живая женщина, перестань боготворить мертвую.

РОССЕТТИ. Я пытался, но не могу. Ты представить себе не можешь, как это ужасно. Бог меня простит, но иногда я сожалею о том дне, когда Милле познакомил меня с ней.

ЛИЗЗИ. Сожаление – это для раскаяния. И это был не Милле. Это был Уолтер Деверелл. С головой у тебя все хуже.

ЭФФИ. «Осенние листья», картина Джона Эверетта [2] Об этой картине подробно рассказывается в одноименном монологе Джесси Армитейдж. …

( МИЛЛЕ, РОССЕТТИ и ЛИЗЗИ).

РОССЕТТИ ( переход мгновенный. Собственно, РОССЕТТИ заканчивает фразу ЭФФИ. Он просто поворачивается к МИЛЛЕ и ЛИЗЗИ, и мы переносимся в прошлое, а ДЖЕЙН становится наблюдательницей ). Милле, Господи, какая красавица!

МИЛЛЕ. Разве я тебе этого не говорил, Габриэль? Я знал, что ты влюбишься в мисс Сиддал. Она такая отважная. Лежала в чуть теплой воде целыми днями, пока я рисовал ее, как Офелию, и ни разу не пожаловалась.

РОССЕТТИ. Вы действительно такая смелая, мисс Сиддал?

ЛИЗЗИ. Может, мне нравилось чувствовать себя утопленницей.

МИЛЛЕ. Она – самая восхитительная девушка. Самая-самая.

РОССЕТТИ. Похоже, Милле в вас влюблен.

МИЛЛЕ. Все, кто ее рисует, влюбляется в нее. Такая она девушка.

ЛИЗЗИ. Надеюсь, это не означает, что я – плохая девушка. Я – хорошая девушка.

РОССЕТТИ. На самом деле плохие девушки не так и опасны, если знаешь, как с ними себя вести. К нашему уничтожению влекут нас как раз те, кто прикидываются целомудренными скромницами.

ЛИЗЗИ. Я – не целомудренная скромница, и ничего такого не делаю.

РОССЕТТИ. Вы не делаете этого специально. В этом все дело. За нас все проделывает наше воображение. Это не оскорбление. Высочайший комплимент.

ЛИЗЗИ. Я думаю, это отвратительно.

РОССЕТТИ. Милле, заявляешь ты претензии на эту молодую женщину или нет? Дай мне знать как можно быстрее, потому что она уже действует на меня, как сильный наркотик.

ЛИЗЗИ. Никакой я не наркотик.

МИЛЛЕ. Это не имеет значения, потому что мисс Сиддал не влюблена в меня. Посмею сказать, что очень скоро она влюбится в тебя, потому что вам, итальянцам, в итоге всегда удается завоевать женщину.

РОССЕТТИ. Это всего лишь миф, который, конечно, хочется хотя бы в малой степени увековечить.

МИЛЛЕ. А кроме того, я уезжаю в Шотландию. Рёскин пригласил меня, а отказаться я не могу. Он объявил меня гением, тогда как остальные решили, что мои картины – мусор, и так давил и запугивал их, что они действительно обратили внимание на мое творчество вместо того, чтобы отстаивать свои, зачастую ничем не обоснованные, представления о том, что другим должно рисовать.

РОССЕТТИ. Да, Рёскин многих запугал вами, и теперь те же кретины будут ненавидеть вас по другим причинам, а ваши находки начнут растаскивать разные паразиты.

МИЛЛЕ. Тем не менее, я у него в неоплатном долгу, поэтому еду, чтобы написать его портрет.

РОССЕТТИ. Я уверен, что его жена тебе понравится. Красавица.

ЭФФИ. «Осенние листья», картина…

МИЛЛЕ. Да, я знаю, но она замужем за Рёскиным.

РОССЕТТИ. Меня это никогда не остановило.

МИЛЛЕ. Ты спал с женой Рёскина?

РОССЕТТИ. Нет, думаю, что нет. Не припоминаю.

МИЛЛЕ. Я не такой, как ты, Габриэль. На самом деле эта богемная жизнь мне не в радость. Боюсь, есть у меня тайная тяга к респектабельности.

РОССЕТТИ. Что ж, скоро у тебя появится тайная тяга с миссис Рёскин. Будь у меня деньги, я бы их на это поставил.

МИЛЛЕ. Ставлю бутылку кларета, что меня к ней не потянет.

РОССЕТТИ. Две бутылки.

МИЛЛЕ. Заметано.

ЛИЗЗИ. Я думаю, вы оба совершенно ужасные.

РОССЕТТИ. Нет, Милле не ужасный. Только я. Это составляющая моего обаяния. Я не знаю, в чем обаяние Милле, но ужасность в него точно не входит, тогда как в моем обаянии это основное. Поэтому, пока он будет в Шотландии, ловя простуда и мечтая о миссис Рёскин, я буду здесь, восхитительно ужасный и мечтающий о вас. Разве это не здорово?

ЛИЗЗИ. Для мистера Рёскина – нет.

РОССЕТТИ. Рёскин из тех несчастных, которые смотрят на все и ничего не видят. Он учит нас каждую секунду подмечать каждую линию, каждый излом в том, что мы собираемся нарисовать, но не может увидеть карбункул на конце его собственного длинного носа.

ЛИЗЗИ. Я думала, мистер Рёскин – ваш друг.

РОССЕТТИ. Он мой друг. Я всегда говорю о моих друзьях прямо и жестко. Это часть моего обаяния.

ЛИЗЗИ. Нет, обаяния это вам не прибавляет.

РОССЕТТИ. На самом деле, знаете ли, я не такой плохой человек. Я все очень тонко чувствую, так Джонни?