Игорь Родин - Адажио. Реквием в 2 актах

Ганс Хофер: – И вы в это верите, тетушка?

Фрау Шульц: — Конечно! Как можно не верить фюреру и министру пропаганды?

Ганс Хофер: — Помнится, были времена, когда вы придерживались совершенно иного мнения. Как там? «Жалкий унтер-офицер с комичными усами и дурным воспитанием»?

Фрау Шульц: — Во-первых, это было давно, а во-вторых, всем людям свойственно заблуждаться. Но теперь я как никогда верю фюреру и нашему руководству..

Ганс Хофер: — Ах, тетушка, вы просто удивительный человек! Так всегда искренни в своих суждениях! Да, что это я? Совсем забыл про подарки!

Ганс встает, идет в прихожую, приносит вещмешок.

Ганс Хофер: — Вот, тетушка Ингрид, это вам. (Выгружает из сумки консервы, ветчину, завернутую в промасленную бумагу).

Фрау Шульц: — О, Боже! Какая роскошь! По нынешним временам почти неприличная. По всей видимости, вы в больших чинах, Ганс.

Ганс Хофер: — Ну, не столь больших, как хотелось. Всего лишь оберфюрер СС.

Фрау Шульц: — Не «всего лишь», а целый оберфюрер! Вы же знаете, Ганс, как вы мне были всегда симпатичны.

Ганс Хофер: — Еще бы не знать! Хотел бы забыть, да не получается.

Фрау Шульц: — Ах, Ганс, вы все о тех временах, когда были совсем юношей! Кто же знал, что вы станете таким влиятельным человеком! Но, согласитесь, я была права. Во что бы превратился наш мир, если бы все женились или выходили замуж за кого придется! Есть же определенные социальные рамки! Каждый должен рубить сук по своим силам.

Ганс Хофер: (смеется) – Или повеситься на этом суку. А если духу не хватит, то повесить того, кто указывает тебе на эти социальные рамки.

Фрау Шульц: — Что вы говорите, Ганс! Господь с вами…

Ганс Хофер: — Шучу я, тетушка Ингрид, шучу. Вы же знаете, юмор всегда у меня был своеобразный.

Фрау Шульц: — Это точно. Ну, что же, располагайтесь, любезный гость, а я быстро накрою на стол.

(Уходит на кухню, забирая с собой припасы, в продолжение последующих нескольких минут ее реплики доносятся оттуда. Ганс садится на диван, откидывается на спинку, закрывает глаза. Через минуту открывает их и осматривается).

Ганс Хофер: — Надо же, и елка стоит наряженная. Как раньше. Даже игрушки те же…

Фрау Шульц: — Что вы говорите, Ганс?

Ганс Хофер: — Говорю, елка у вас, как в прежние времена. Только чуть меньше.

Фрау Шульц: — Что вы! Большую елку где ж теперь найдешь? К тому же зачем мне она одной?

Ганс Хофер: — А эта зачем?

Фрау Шульц: (появляясь с двумя тарелками и ставя их на стол) – Как зачем? Рождество есть Рождество. А на Рождество всегда должна быть елка. По крайней мере, в этом доме так заведено.

Ганс Хофер: — Да уж, заведено…

Фрау Шульц: — Мы, немцы, знаем в этом толк.

Ганс Хофер: — Это точно, (задумчиво) Все должно быть на своем месте. И вещи, и люди.

Фрау Шульц: — Естественно. Иначе полный хаос. Коммунизм и господство евреев-ростовщиков… Вы, Ганс, дома уже были?

Ганс Хофер: — Нет, еще не успел. До вас было ближе.

Фрау Шульц: — Сколько вы дома не были?

Ганс Хофер: — Почти два года.

Фрау Шульц: — Да, это срок.

(Фрау Шульц снова уходит на кухню).

Ганс Хофер: — Тетушка Ингрид, захватите рюмки! А помните, как вы меня в детстве гоняли? Один раз даже шваброй по спине огрели. Швабра-то не сохранилась?

(Фрау Шульц возвращается с очередной порцией тарелок).

Фрау Шульц: — Ах, Ганс! Что теперь об этом вспоминать? Кажется, это было сто лет назад. Как и вся довоенная жизнь… Теперь все поменялось. Абсолютно все. Да, кофе у меня не слишком вкусный. Суррогат.

(Хофер обводит взглядом царящее запустение с рождественской елкой посередине, достает из вещмешка банку и ставит на стол.)

Фрау Шульц: — Боже мой! Что это? Настоящий бразильский кофе? Не может быть! Это просто волшебство.

Ганс Хофер: — Как-никак Рождество.

Фрау Шульц: — Ах, Ганс! Вы, видимо, действительно стали очень большим человеком.

Ганс Хофер: — Да уж, стал…

Фрау Шульц: — Ну, давайте угощаться! А потом я сварю кофе, и мы его будем пить. Как в прежние времена!

(Начинают есть)

Фрау Шульц: — Сказка «Тысячи и одной ночи»! Чувствую себя в пещере Алладина. Давно забытый вкус… Да, знаете, Ганс, а до нас дошли слухи, будто вы погибли на восточном фронте.

Ганс Хофер: — Правда? Не стану разубеждать. Может, так оно и есть, и перед вами сидит лишь призрак прежнего Ганса. Знаете, тетушка, у меня вообще есть теория, что люди от рождения до смерти проживают не одну жизнь, а несколько. Вот, например, у меня… В детстве была одна жизнь. Потом совсем другая. Теперь третья, а может, и четвертая.

И действительно, где теперь тот глупый наивный мальчик, по уши влюбленный в вашу дочь? Разве есть у меня, нынешнего, что-то общее с ним?

Фрау Шульц: — Не знаю. Что касается меня, то я такая же, какой была всегда. Только постарела (кокетливо поправляет прическу).

Ганс Хофер: — Что вы, фрау Шульц, вы еще хоть куда. Любой молодой сто очков вперед дадите.

Фрау Шульц: — Ах, льстец! Какой же вы стали дипломатичный, Ганс.

Ганс Хофер: — Я же говорю, четвертую жизнь живу. Чему-то научился… Знаете, тетушка, давайте лучше выпьем коньяку.

Фрау Шульц: — У вас что, и коньяк есть? Неужто настоящий коньяк? Господи, кажется, лет десять уже его не пила.

(Ганс достает фляжку, разливает коньяк по рюмкам).

Ганс Хофер: — Скажите лучше, тетушка, за что выпьем?

Фрау Шульц: — Естественно, за нашу победу. За то, чтобы наши войска наконец разгромили русских, а также перешли в наступление на западном направлении. Чтобы кончились бомбежки…

Ганс Хофер: — Нет, тетушка, за это пить глупо. Ни в какое наступление наши войска не перейдут.

И бомбежки быстро не закончатся… Хотя кто знает, сколько еще осталось.

Фрау Шульц: — Но почему, Ганс?

Ганс Хофер: — Потому что война проиграна, тетушка Ингрид. Окончательно проиграна. Уж поверьте мне… (Фрау Шульц садится и молча смотрит на него). Давайте лучше выпьем… знаете за что? За жизнь… Вы не знаете, тетушка, есть жизнь после смерти?.. Вот и никто не знает. Но все равно, хотелось бы думать, что там что-то есть. Не в церковном смысле, а так… в целом. (Хофер делает неопределенный жест рукой и выпивает. Потом садится. Некоторое время они молча едят). Я слышал, Анна вышла замуж?