Саша Тагул - Химия любви

Но ведь по большому счету мы с тобой и не такие уж большие грешники. Предавать любовь – вот что скверно. (Впрочем, я не совсем прав, кого приручил – того тоже нельзя предавать.)

Из головы не выходит рассказ моей родной тети – тети Фени, которая говорит, что двух месяцев любви в 18 лет ей хватило на всю жизнь (другой, увы, не случилось). У нас с тобой – уже больше».

…Да, забыла вот о чем. Когда мы вернулись в Чемал из Чуй-Оозы, мы полезли в ледяную воду Катуни смыть пот, согнать усталость. Мы были обнажены. Нас освещало закатное солнце, а с переходного моста нас стал снимать какой-то человек. Я в этом мало что смыслю, но видела, что штатив очень большой, камера – очень большая. Мне было любопытно, как он прореагирует.

Он спокойно подошел ко мне и сказал: отвернись.

Он повернул меня спиной к камере, прижался ко мне. И так мы стояли долго – пока этот заезжий папараци не ушел.

Кстати, о камерах и съемках.

Потом, когда я уже приняла решение быть с ним, когда он гонялся за мной по всему Алтаю, когда я была без ума от него, когда я поняла (или он меня убедил), что он и я – одной крови, оба сумасшедшие – он приехал ночью ко мне в Барнаул (я там была на семинаре) на каком-то грузовике.

К тому времени он разбил свою машину, но об этом позже.

Так вот, он позвонил мне с Семинского перевала – до перевала и после связи нет – сказал, что будет у меня (я остановилась у родной тети Валентины Ивановны) между четырьмя и пятью утра.

Так оно и случилось.

Валентина Ивановна ушла ночевать на соседнюю улицу, она мудрая, все поняла, сказала мне потом: «Это твои дела, матери скажешь, когда пора придет…»

– А она придет? – спросила я тихо.

– Не знаю… От тебя и от него все зависит.

А утром тетя Валя звонит, говорит:

– Ко мне приезжают братовья… Сама понимаешь.

Мы ушли в гостиницу.

А – нет… До того мы включили видеокамеру и несколько часов без остановки… А – ладно. Потом скажу…

Мы сняли себя на видео, до сих пор я, к сожалению, этого не увидела – негде, у меня ремонт затянулся…

В общем, мы переехали в гостиницу, вечером пошли в ночной клуб.

Пытались танцевать – он оказался подготовленным. Я по сравнению с ним – ученица начальной школы.

Потом пошли осваивать открытые и полузакрытые площади клуба. И наткнулись на полутемный круглый высокий зал, по стенам которого – кожаные мягкие диваны, садясь на которые, видишь, как твои ноги задираются выше головы. Гады. Специально сделали. Спасибо…

Но главное – шатер по центу из какой-то матовой ткани. Когда мы вошли в него – встала на место дверь – полоса ткани. Там – никого. Полумрак. Обволакивающая музыка.

Мы стали танцевать, медленно, до хруста костей прижимаясь друг к другу и целуясь крепко – до дрожания, до встречи зубов. Потом стали раздевать друг друга… Стоя, задрав мне юбку, он не смог ничего сделать – неудобно, поза не та, а я – смогла… Мы были счастливы. И через несколько месяцев, когда уже выпал снег, и мы в Горном по этому свежему мягкому снегу в обеденный перерыв решили подняться на нашу гору – ту, на склоне которой в начале теплой, нежной осени мы любили друг друга стоя, и у нас все получилось, мы хорошо помогали друг другу руками…

Когда я, отстонав, припала к нему на грудь, он вдруг засмеялся. Нет!.. Он захохотал во весь голос – что с ним, да и с другими людьми бывает редко:

– …Я подумал: а вдруг нас снимает сейчас кто-то – как тогда, летом, в Чемале…

Но это – ладно. Смешно другое – помнишь, тогда, в Барнауле, в ночном клубе, под куполом?.. Я думаю, там стоит стационарная камера, которая снимает все, что там происходит?..

У меня все внутри похолодело. Я стал терять сознание, потому что пронеслось в полсекунды: работа, положение, должность, мама… Репутация…

А он продолжал:

– …А потом мы купим пиратскую копию порнофильма «Home-Video», где увидим себя и в Чемале, и здесь…

Все же я удержала себя в сознании. Самообладание у меня имеется.

Он опять захохотал, повалил меня на снег, на две шубы – мою предварительно сумел стащить с меня.

– Так ты не боишься – вдруг нас снимают? – не унимался он.

– А ты? Я – не замужем, а ты – женатик.

Так я держала удар… И проводила разведку боем. Я – не просто провинциалка, я – умная провинциалка.

Он сказал:

– Всему свое время, – и засмеялся открыто и громко. Мне показалось, что от его смеха снег с мачтовых сосен посыпался. Хотя, возможно, это был верховой ветер. Засмеялась и я. Мы упали на наши шубы, и наши две души, два тела соединились, как всегда – нежно, трепетно, преданно. И бескорыстно.

«…Видишь, маленькая: все мои последние письма говорят о том, что я окончательно спятил. То есть я – ненормальный. А ты?

Повторюсь (но лишь потому, что это гложет): самое страшное для меня – ошибиться в тебе. Но здесь я ничего уже поделать не могу: я уже выпрыгнул из самолета. Назад впрыгнуть нельзя. Одна надежда – парашют (то есть ты) не подведет, и я не разобьюсь. (И опять же повторюсь: даже если парашют не раскроется, все равно ни о чем не пожалею.)

Пишу тебе редкими урывками, так как… Сама понимаешь.

Ночами в голову лезут разные глупости, хотел о них написать, но – стесняюсь. Скажу при встрече, глядя в любимые глаза.

Мне кажется, мы с тобой должны говорить как можно больше. И тогда дойдем до уровня жестоких игр, которые подразумевают (из-за предельного уровня откровенности): ближе друг к другу люди быть не могут. Другой, очень важный вопрос: что делать с этой близостью? Как жить дальше? Ведь гарантий никаких не даст никто – кроме самих, близких, мужчины и женщины. Рассчитать и прикинуть… как-то… что-то… Невозможно. Разве что отказаться раз и навсегда от любви. Или ждать – как это делаем мы. …Хотя – нет, мы с тобой не ждем, мы куда-то лезем, идем, ползем, летим туда, что называется terra incognita – земля неизвестная. И сердце заходится от ответственности, безответственности, страха, смелости и радостной жути. Что-то будет…»

«…Ты справедливо говоришь о том, что при всем при том голову терять не нужно. И я пытался так себя вести (то есть не терять головы). Теперь надеюсь и на твою помощь… А тяжелых писем больше писать не буду.

Надеюсь, что ты помнишь о том, что в Горном всегда смогу хорошо зарабатывать – я много чего умею и уже много чего придумал…

Мне кажется, что мы с тобой, стиснув зубы, должны терпеть как можно дольше – не хочу несколько (много!) судеб. Если нам потом покажется, что мы вели себя достойно и по-прежнему любим друг друга – вот тогда и попросим благословения у Неба, у Бога…