Юрий Занкин - Шут Живого Огня. Пьеса с прологом и эпилогом в 3-х действиях и 9-ти картинах

– (Петрушка – механическая сгорбленная сломанная игрушка, танцуя воет и ноет о лучшей для всех в мире игрушек жизни… воет о так и не пришедшей ко всем игрушкам в мире лучшей жизни…) По истечении совсем небольшого времени «Фавн» усилиями Лучшего в мире Танцора превратился в некий манекен… то есть,-то в куклу выструганную из куска загубленного дерева… то в куклу набитую горой отживших, старых, уже никому не нужных обветшалых тряпок… механическая же случайность движений этого теперь «никому не нужного» всеми оставленного манекена была ныне пугающе омертвелой, в их бесконечных, как у сломанного автомата, в их бесконечных повторах… беспомощно, с расширенным от ужаса полубезумным диким взглядом, глядела свалившаяся на бок голова этой куклы… Болтались её руки… носки, болтающихся при всякой шаге куклы неправдоподобно гибких ног, глядели всегда во внутрь… и когда вот эта, кое-как скреплённая, бесхозность в виде независимо скреплённых частей вдруг приходило в движение… То, казалось, что вот этим, рассыпающимся на глазах у потрясённого зрителя, телом движет уже не разум… Нет не разум, – а некая, должно быть, дьявольская сила, какая сбивает красоту и цельность телесных гармонией рождённых человеческий частей… пришла на Землю дьявольская сила… казалось, гармония на веки в этой самой кукле, а вместе с ней и в целом в мире, вдруг рухнула… и никогда… уже не восстановится… не станет подлинной гармонией… казалось, что всякой гармонии на вверенной разумному Земле пришёл конец… на веки пришёл разумному конец… …здесь… в этом теле… пришёл от дьявола разумному униженный конец… гармонии пришёл конец… казалось… и всё же… и всё же, ещё казалось, что тот кто двигается так… кто так безумно двигается… там, за пределами страдательных телесных его движений, его бессмысленных потуг, униженных порывов… там… в далеке… он видел Нечто… он видит Нечто… он видит Так… Иное видит… невидимое видит… он видит Так… он видит Так… «иной» Иное видит… он видит Так… Так видит безумный этот… казалось… в безумном танце он видит себя «Богом»… себя он видит «безумным Богом»… себя он видит Так… он видит Так. Так возвестила о трепетном трагическом разладе с жизнью… Петрушки скорбь… Петрушки скорбная душа об этом Миру возвестила… так возвестила жертвой Бога Петрушки скорбная душа… душа завыла Так… заплакала душа «о лучшей Жизни» Так… душа заныла Так… Душа… мучительно молчала Так… душа беспомощно сказала Так… душа молчала… душа молчала перед бездной неземного «Так»… Душа танцую молчала «Так»… и вдруг душа остановилась… взметнула руку вверх, и пригрозила висевшему в углу портрету «Директора театров всех, всех цирков», – «Ужо тебе!…»… душа грозила так… душа явилась так… душа ответила насмешливому взгляду Дьявола… душа ответила брезгливому уму «от Дьявола»… душа ответила самодовольной роже Дьявола… душа ответила ей так… Душа ответила ей так – «Ты тень от Дьявола… ты Тень… Ужо тебе!.. я так решил… я вижу… я ненавижу Тень… я вижу так…» Элеонора, мать Нежинского, одно время часто возила его, и его сестру Брониславу, в клинику к их сумасшедшему старшему брату Станиславу, кто в ещё в раннем детстве свалившись с дерева, и ударившись головой о землю потерял разум… Станислав потерял разум… так говорили… но… на самом же деле то была несомненно родовая болезнь их семьи… то была родовая болезнь семьи Нежинских… многие в роду тех, кого звался Нежинскими, становились танцорами… большими танцорами становились Нежинские… но многие, так или иначе, но, рано иль поздно, сходили с ума… много их них вышло в танцоры… но много из них сходило с ума… много Нежинских сходило с ума. Элеонора возили детей к их старшему брату до той поры пока окончательно ни стало ясно, что Станислав родных не узнают… он никого не узнают… а постоянно, ежесекундно, он ныне отгорожен от мира немой и плотной завесой его отсутствующего взгляда… и эта… его извечно застывшая улыбка на плотно стиснутых губах… и эта его улыбка, его безумная улыбка, пугала более всего столь впечатлительного жалостливого брата… настолько жестоко… она его жестоко так пугала, что возвратившись в дом его несчастный младший брат уединившись плакал… он плакал от жалости к безумной и несчастной жертве… он плакал от жалости к себя, кого он постоянно сравнивал с безумном старшим братом, кто также подавал великие надежды как будущий великий танцовщик вселенной… но… вот… сошёл с ума… сошёл с ума… ушёл из жизни «великого искусства» несостоявшийся танцор, его несчастный брат… Зачем… и для чего… кто ж может знать… один Творец должно быть знает… когда-нибудь Он, Бог, расскажет любящему брату, – зачем и для чего сошёл с ума его блаженный брат… зачем и для чего… так думал младший брат… так думал младший брат… так думал он… и вместе с этим в нём зрело что-то недвижно глубоко застывшее… так глубоко, что заставляло бедного часами невидяще смотреть в одну недвижно магическую точку… смотреть в одну недвижно избранную точку, и видеть то, что никогда не видят прочие… он видел нечто невидимое прочим… увидел Нечто, что видит вне земной реальной жизни благая горняя душа увидеть может… увидеть Нечто… и это был начальный шаг к бездонной пропасти слепого подчиненья воле, – не принимающей мертвящей жизни, – и то был шаг вселенской магии безумной и вселенской воли… по направлению к бездонной пропасти… пытаясь убежать при том в блаженные иллюзии… какие нами правят, но нам они принадлежать не могут. Нет, не могут… они иным мирам и духам, вселившихся в наш образ, творимый нами художнический образ, уже принадлежат… Уже принадлежат Иным мирам… уже принадлежат Иным мирам… Они уже не нам принадлежат… Не нам они принадлежат… а нам принадлежать они никак не могут… Нет, не могут… они принадлежат Иным Мирам… Иным мирам они принадлежат… принадлежат Иным мирам… а нам они… принадлежать уже не могу… Нет, не могут… Миры Иные уже не нам принадлежат… принадлежат не нам… Вселенной… они принадлежат Вселенной… не нам они принадлежат… они принадлежат не нам…

– (Шут на сцене уставленной кривыми зеркалами пытается найти, поймать, свой истинный зеркальный лик… лик искривлённый, лживый, поймать, найти безумного себя – схватить свой лживый размноженный кривыми зеркалами лик…) Две стороны его души вглядывались друг в друга познавая другу друга, узнавая друг друга… и боясь одна другую… одна сторона – тень от чужой судьбы… другая сторона – хозяйка собственной судьбы… в вечной вражде, и в вечном искривлении себя, никогда не находя себя в попытках – пытках обрести «единого себя» во множестве себя… никогда не обрести… всегда лишь убегая от себя… всегда лишь убегая убегая… от лживой тени будто «самого себя»… никогда не обретая самого себя…всегда лишь убегая… ни с чем, ни с кем, не сопрягая самого себя… не сопрягая убегая… в фальшивой комнате лукавой дольней жизни «кривых зеркал» безумно множа тень от самого себя… безумно множа тень за тенью… гоняясь тенью «самого себя»… безумно множа образы «себя»… не находя себя… не узнавая в кривых зеркальных образах благую истину себя… не обретя себя… но обретая кривую «тень себя»… но обретая пустую в туне «тень себя»… игрушку – тень… игрушку – бедного Петрушку… (далее всё сказанное ниже иллюстративно проигрывается актёрами пластической драмы) кто переломанной игрушкой гоняется за вечно ускользающей лукавой Балериной… и в то же время убегая от бравого красавца Арлекина, хозяина прекрасной Балерины… кто с верной саблей гоняет прочь из тёплого уютного мирка безумного безвольного Петрушку… страдающего от неспособности принять вот этот воинственный свинцовый мир… разобранного на независимые части его стенающего тела… нелепо грустного Петрушки… в конце концов… споткнувшегося в безумном его беге о булыжник невидимой во мраке петербургской мостовой… обретшего столь вожделенную, столь сладостную, для нашей бедной жертвы смерть… стенающего в судорогах Петрушки… безумного Петрушки… всё походило на судороги окончательно сломанной, и окончательно выпавшей из управления игрушки… всё походило на смерть как истую судьбу Игрушки… всё походило на вознесение «в свой Дом» Игрушки… всё походило на возвращение «Домой» Игрушки… всё походило на её Уход… всё походило на Исход оставшейся без сломанной мечты – как истинной судьбы Игрушки… Одиллия исчезла… вернуть Одетту стало не возможно… а Балерина с Арлекином его зарезали… туман над Питером сгустился… и бурная река взяла его к себе… река взяла его к себе… не стало бедного Петрушки… не стало даже тени бедного почившего Петрушки… не стало даже его тени… не стало даже его тени… исчезли зеркала Петрушки… исчезли все его кривые зеркала… Исчезла тень… исчез и дух Петрушки… исчезла его изломанная тень… Исчезли… Исчезли зеркала души Петрушки… исчезла сломанная Тень.