Леонид Андреев - Дни нашей жизни

Глуховцев.А я скажу, Михаил, что это глупо: ко всему, что не нравится и чего не понимаешь, прилеплять кличку мещанина. Таким образом можно легко отделаться…

Зинаида Васильевна.Почему же непременно отделаться, Глуховцев? А если человек убежден, что данный факт или данное лицо…

Онуфрий.Вот бы нас сейчас да в тихое семейство.

Глуховцев.Не балагань, Онуфрий. Меня возмущает легкость, с которой этот господин пришпиливает ярлычки. Мы не насекомые…

Онуфрий.Мы травоядные алкоголики.

Глуховцев.Онуфрий! Господа, или спорить, или дурачиться, — я этого не понимаю.

Анна Ивановна.Вы пьяны, Онуфрий Николаевич. Повторите, Михаил Иванович, что вы сказали.

Мишка (угрюмо). То и сказал. Сказал, что ваш Фридрих Ницше — мещанин.

Глуховцев.А ну вас всех к черту! (Идет к Ольге Николаевне.)

Онуфрий.Не уходи, Коля, мы сейчас заставим его извиниться. Михаил, прошу тебя, возьми слова твои обратно.

Глуховцев (Ольге Николаевне). Нет, ты подумай, Оля, эта пьяная каланча, этот тромбон вдруг заявляет, что Ницше мещанин. Этот великий, гениальный Ницше, этот святой безумец, который всю свою жизнь горел в огне глубочайших страданий, мысль которого вжигалась в самую сердцевину мещанства… (Оборачиваясь, яростно.) Мишка, а кто же, по-твоему, я?

Мишка (гудит). Тоже мещанин.

Глуховцев.Ага! Ну, а ты?

Мишка.Тоже мещанин.

Хохот.Спор продолжается.

Ольга Николаевна.Не волнуйся, голубчик. Смотри, уж луна показалась, какая красная. Можно подумать, что пожар.

Глуховцев.Где? Нет, это удивительный осел!

Ольга Николаевна.Да вот же она! Смотри! Господи, какое счастье подумать, что и назад мы пойдем с тобою! Какое счастье жить на свете!

Глуховцев (смягчаясь). Это верно, Оль-Оль, большое счастье! Мишка просто не понимает, что говорит.

Онуфрий.Вы тут? Милые мои дети! Простите, что я вмешиваюсь в ваше блаженство, но любовь к людям не дает мне покою. Я уже заметил, когда мы шли сюда, и вообще еще раньше заметил, что вы, дети мои, самим провидением при-у-го-тованы, то есть приготовлены, вы понимаете?

Глуховцев.Не трудись объяснять, понимаем.

Онуфрий.И я, как старший, как духовный отец…

Глуховцев.Духовная мать.

Онуфрий.Нет, именно духовный отец. Я прошу тебя, женщина, как бы тебя ни звали, люби моего Колю. Это такая душа, это такая душа… (Всхлипывает.) И когда вы женитесь и образуете тихое семейство, я навсегда поселюсь у вас. Ты меня не выгонишь, Коля, как этот адвокат?

Глуховцев.Живи, Онуфрий, чего уж там.

Онуфрий (целует его). Я всегда верил в твое благородство, Коля. Мне бы только ящик с книгами распаковать, а то вот уж два года вожу я его из одного тихого семейства в другое тихое семейство. Из одного тихого семейства в другое тихое семейство. А вас, прелестная незнакомка, я могу поцеловать? Как отец. Коля, мой поцелуй чист, как дыхание ребенка.

Глуховцев.Да, только такого, который не меньше года пролежал в спирту.

Ольга Николаевна.Я с удовольствием поцелую вас, Онуфрий Николаевич. (Целует его.)

Глуховцев.Ты на луну лучше посмотри.

Онуфрий.Которая? Вот эта? Какая зеленая. Господа, луна взошла, и притом, заметно, в нетрезвом виде.

Блохин (поет).

(Забирается куда-то в непролазную глушь и обрывает.) Кто знает из вас этот романс?

Мишка.Сережа, не форси и не злоупотребляй. Сорвешь голос — как же Вагнера петь будешь?

Зинаида Васильевна.А вы были на «Зигфриде», Михаил Иванович?

Мишка.Присутствовал.

Блохин.Мне кажется, что я рас…растворяюсь в лунном свете, что я таю, что меня уж нет. Господа, скажите мне под честным словом: существует Блохин или нет?

Мишка.Какое торжество! Возрадовались небо и земля. Что сегодня праздник, что ли?

Архангельский.Завтра воскресенье. Слыхал, ко всенощной звонили?

Онуфрий.Врешь, отец-дьякон. Сегодня воскресенье. Почему воскресенье должно быть завтра, если оно сегодня? Миша, скажи отцу-дьякону, что ихний календарь — мещанство.

Анна Ивановна.Тишина какая. Вы здесь, Андрей Васильевич?

Физик.По-видимому, здесь.

Анна Ивановна.Подойдите сюда, отсюда виднее.

Глуховцев (тихо). Оль-Оль, ты любишь меня?

Ольга Николаевна.Люблю. А ты?

Глуховцев.Люблю.

Онуфрий.Вот я в тихом семействе. Тихий месяц, тихи звезды, тиха вся земля.

Блохин.Смотри, выгонят.

Онуфрий (грустно). Не смейтесь, дети мои, над несчастным Онуфрием. Ему грустно. Люди гонят его, как пророка, и даже побивают камнями; но он верит: есть в мире тишина. Иначе как бы могли судить у мирового за нарушение тишины и порядка!

Мишка.Торжество! Но, однако же, пойдем допивать пиво, Онуфрий.

Онуфрий.Пиво? С удовольствием, Миша. Но мне кажется, что я уже выпил все пиво.

Мишка.Я спрятал две бутылки. Пойдем! От этого торжества меня под сердцем сосать начинает.

Онуфрий.Под сердцем? Ах, Миша, Миша! Коротка наша жизнь. Извини меня, Миша, но, кажется, я наступил тебе на мозоль.

Блохин.Ты опять, Онуфрий, извиняться начинаешь. Ночевать тебе в участке.

Зинаида Васильевна.Вам грустно, Михаил Иванович?

Мишка.Да, взгрустнулось. Пива мало взяли.

Зинаида Васильевна.Пиво?.. В такую ночь?..

Анна Ивановна.Холодно! Холодно становится. У кого моя кофточка, господа? Да и собираться надо, — пока дойдем.

Ольга Николаевна (тихо). Увидят, Коля.

Глуховцев.Пусть.

Мишка.Домой? Домо-о-ой? Кто говорит: домой? Это вы, Анна Ивановна?

Онуфрий.Ложное представление о несуществующих предметах. Дома никакого нет. Дом — это пятиэтажный предрассудок.

Блохин.К…конечно, к…какой там дом. Мы еще костер будем разводить.

Мишка.Верно, брат Сережа. Костер.

Физик.А я желаю наблюдать восход солнца.

Онуфрий.Я буду прыгать через костер, как летучая рыба. Физик, скажи-ка: бублик.