Татьяна Горьковская - Cемьи любят петли

За пробегающим ходом мыслей время прошло быстро, когда я поняла, что уже оказалась около родного дома. Правда, если разобраться, у нас было два дома в одном дворе. Один по площади был больше, в нем жил старший брат Гриша со своей женой и маленьким ребенком, и мы с мамой в доме напротив, поменьше. В общем, жили вместе по отдельности. Мой еще один старший – средний – брат Никита жил на другом конце города. Так сказать, если жить отдельно от семьи, то уже наверняка.

Закрыв с грохотом калитку, я оповестила таким образом маму о том, что вернулась домой. В большом окне, выходившем во внутренний двор, промелькнуло мамино лицо.

Я открыла входную дверь. Запах вкусного маминого гуляша отрезал меня от всех прочих мыслей. Больше ни о чем не думая, кроме голода, я бросила рюкзак на стоящую рядом тумбочку в коридоре и бросилась бегом на кухню к столу.

– Привет, мам, – крикнула я, не успев еще войти в кухню.

Мама еще не успела мне ничего ответить, как я уже сидела за столом, держа вилку в руке.

– А-а-а, – воскликнула она, останавливая меня, – ничего не забыла?

На моем лице появилась хитрая улыбка.

– Я очень люблю тебя и… твой вкусный гуляш, – проговорила я, спрятав руки под стол.

Упрек на мамином лице сменился теплой улыбкой. Я знала, что это сработает. Если говорить человеку, что любишь его, он становится добрее.

– Это всё равно не спасет тебя от мытья рук, – проговорила мама уже не таким строгим голосом, как минуту назад. – Быстро сходи в ванную и затем возвращайся к столу.

Со вздохом я поднялась из-за стола и направилась по указанному мне направлению. Что тут скажешь, маму надо слушать. Как там говорила Наташа или мама Наташи? Ведь мама уже живет очень много на этой земле, дольше меня или моих друзей, а значит, знает гораздо больше, чем собственный ребенок. Так и моя мама частенько сама повторяет, гордясь наработанным опытом по выживанию.

– Совсем забыла тебе сказать! – крикнула вдруг она с кухни, пока я боролась со скользким мылом в раковине.

Тут же после ее голоса послышалось громкое скворчание сковородки, видимо, от упавших капель воды. Раздался мамин крик:

– Да что же это такое за наказание мне! – воскликнула она резко, заставив меня вздрогнуть, пока я ополаскивала руки.

Выключив кран, я выбежала в испуге из ванной. Меня охватил непонятный страх за маму или больше за себя. Я боялась, что не смогу ей помочь, когда это нужно, и боялась ужасно этой беспомощности. На кухне около холодильника я увидела маму с искривленным от боли лицом, что старается приложить лед к вытянутой перед собой правой руке. На ее запястье появилось красное пятно, похожее на сильный ожог. Приложив холодный пакет со льдом, черты ее лица немного расслабились.

– Почему мне так не везет, господи… Даже чертовы сковороды настроены против меня, заставляя страдать от боли! – не переставала она причитать.

Мама опустилась на стул, спрятав свое лицо в ладони здоровой руки. Она тяжело и глубоко дышала, пряча глаза, пока не послышалось тихое всхлипывание. Теперь я боялась, что она заплачет. По ночам я часто слышала, как плачет мама в соседней комнате, уткнувшись в свою подушку. И я всегда ее поддерживала, хоть она и не подозревала об этом, то есть всегда плакала вместе с ней.

Мне казалось, что и теперь дело не совсем в ожоге. Я подошла к ней на цыпочках и обняла со спины.

Когда взрослым плохо, они обнимают друг друга и говорят различные слова, от которых им становится легче. Я не знала, что именно нужно говорить, чтоб успокоить маму. Наверно, потому что для меня взрослые проблемы кажутся детскими и слишком трудными. Для того чтобы знать подходящие слова, нужно быть взрослым. Взрослый всегда поймет другого взрослого. Поэтому я могла только обнять и заплакать вместе с ней. Почувствовав мои прикосновения, она перестала шмыгать носом, вытирая быстро глаза, будто вспоминая, что здесь она не одна.

– Спасибо, мое солнышко, – проговорила она тихо. – Я в порядке! – попыталась она произнести как можно веселее, легонько похлопав меня по рукам.

– Мам… – начала я неуверенно. – Это всё из-за папы, да? Из-за него ты обожглась? – спросила я, вытирая набежавшие слёзы.

Мы редко говорили о нем. Даже слово «папа» звучало каким-то диким и чужим в этом доме.

– Нет, Алиса, – ответила она ровным голосом, – он здесь ни при чём. Я плачу из-за того, что болит рука. От любой боли хочется плакать.

Мама никогда не позволяла себе расстраиваться из-за папы, даже от его упоминания.

Приободрившись после последних слов, она окончательно перестала беспокоиться из-за ожога на своей руке. Встав со стула, она отложила лёд в сторону и как ни в чем не бывало продолжила готовку на плите. Мама всегда начинала чем-нибудь заниматься после разговоров о моем отце. Даже не знаю… она делала это назло себе или ему…

– Садись, – проговорила она, ставя передо мной полную тарелку, – кушай и потом ступай делать уроки. Не затягивай с ними до вечера.

– Хорошо, – ответила я, обрадовавшись, что больше не нужно плакать.

Мамино пюре с гуляшом как всегда было то, что нужно. Еда всегда была вкуснее после слез.

– Ох, господи! Я снова забыла, – воскликнула она разочарованно, выдвинув ящик в кухонном столе. – Вот, – она подняла вверх какой-то белый конверт, – это принес сегодня почтальон. Письмо тебе от Никиты.

Моей радости не было предела, как только я увидела конверт в маминых руках. Я принялась со всепоглощающим чувством поедать свой обед. Мне хотелось как можно быстрее взять конверт в свои руки, вскрыть его содержимое. Что же в этот раз написал мне другой старший брат? Пришлось даже подавиться картошкой от восторга, что я получила письмо.

– Тише, Алиса, не спеши ты так! Оно никуда не денется, пока ты ешь, – проговорила недовольно мама, наливая мне стакан воды.

Мама не могла меня понять. Это же так здорово – получить письмо! Не сообщение в телефоне, не электронное письмо по интернету, а настоящее живое письмо! Которые разносят почтальоны по домам. Это как запечатанный подарок, когда приятен не столько подарок, сколько его наличие.

Расправившись с едой за две минуты, я выскочила из-за стола так быстро, что мамин голос не успел еще добраться до моих ушей, твердя что-то про несделанные уроки. Всё, что сейчас мне было нужно, это аккуратно запечатанный конверт, который я успела схватить со стола, прежде чем выбежать из кухни.

Закрывшись в своей комнате, я ощутила себя в безопасности. Мне, конечно, вовсе ничто не угрожало, но здесь веяло моим собственным миром, где был признан только мой порядок или беспорядок. Я помню тот день, когда привезли мебель для моей отдельной комнаты… Как старательно я расставляла по полкам книги и школьные тетрадки вместе с висящим плакатом над кроватью, на котором была подпись циркового дирижёра. Не знаю, зачем я сохранила этот старый плакат, но если человек раздавал свои автографы, значит, он знаменит, пускай даже я его и не помню. Он же уделил мне время, когда ставил свою подпись на поднесенном мною плакате. А это тоже нужно уважать.