Александр Захаров - Главное… Жизнь… «THE MAIN THING… A LIFE…»

Я решила все же вмешаться, и притворилась, что только что проснулась и ничего не слышала:

– Что вы так шумите, сейчас только шесть утра!

Оба ненадолго утихли.

– Ничего, дорогая, – ответил отец, – иди пока в комнату, я позову тебя чуть позже.

– Как скажешь… – пожав плечами, я ушла, ясно поняв, что помочь ничем не смогу.

Я вернулась к себе и опять легла в кровать. Лежа в постели и слушая «музыку» ругани, я думала, как мы будем жить дальше, если они так ругаются, да еще из-за праздника. Никакого покоя, никакого отдыха.

И вдруг я услышала громкий крик матери, от которого у меня даже сердце екнуло: «Все, я больше не могу!!! Я больше не могу так жить!!! Я подаю на развод, и дочь остается со мной!!!»

А вот отцовских слов я не услышала. Послышались громкие шаги по лестнице, внезапно открылась дверь – на пороге оказалась мать. Почти криком она приказала мне собираться.

– А что случилось? – поинтересовалась я, хотя сама прекрасно знала ответ.

На что мать ответила:

– Мы уезжаем! Немедленно! И без разговоров! Собирайся!!! – злобно добавила она.

Я испуганно стала одеваться и собирать вещи, потому что знала, что если не подчинюсь, то будет хуже. В тот момент я надеялась, что это все ненадолго, злоба пройдет, и мы, может быть, даже не выйдем из дома. От крика Сережка проснулся, протер глаза и сказал:

– Доброе утро!

– Ненавижу!!! – ответила мать сквозь зубы.

Он испугался и убежал вниз звать папу, но отец так и не поднялся. Когда я собралась, мама взяла меня за руку и вывела на крыльцо. Это уже начинало пугать. Отец взял Сережу на руки и тоже вышел. Он поставил его на землю и наклонился ко мне. Поцеловав на прощание, он скорбно сказал: «Прости, что не смог сохранить семью. Я постараюсь сделать все, чтобы ты осталась со мной. Обещаю! Верь мне!».

У меня подступил комок к горлу, и я расплакалась, обняв отца.

Он тоже обнял меня, а потом протянул мне подарок:

– С днем рождения, дорогая!

Стоящая неподалеку мать, ловя машину, увидела это и крикнула:

– Ей твоих подарков не надо!!!

Я взяла папин подарок. Сердце билось, словно хотело выпрыгнуть наружу.

Мать поймала машину, вернулась, схватила меня за руку и увела. Это уже были не шутки, она все решила окончательно. Я стала упираться и вырываться, но сразу получила несколько ударов по лицу. Мать буквально впихнула меня в автомобиль. Водитель начал защищать меня, но после тысячи рублей (по меркам того времени) замолчал.

Сережка плакал и слезно просил отца остановить все это, на что отец ответил: «Тут уже ничего не сделаешь!»

Чуть позже я поняла, что он был прав, хотя тогда мне так не показалось. Тогда я думала: «Ну почему же папа не вступится?!»

Когда машина тронулась, Сережа бросился за ней с жалобным криком: «Милиса! Я люблю тебя! Подожди меня!» Я долго смотрела со слезами на глазах на удаляющийся дом. Видела, как отец бросился за Сережей, как он сам заплакал. Я долго не могла успокоиться, мне никак не хотелось уезжать. Но матери было наплевать на мои прихоти, слезы и боль, она, как всегда, думала только о себе.

Хорошенький день рождения!

Запись в дневнике 1 августа 1995 года:

Все изменилось в течение каких-то тридцати минут… Мир будто перевернулся… А перевернется ли он обратно? Это, к сожалению, не мне решать… Возникает вопрос: а кому? Да кому угодно, только не мне. Что меня теперь ждет впереди? Сплошная тьма, надежда на лучшее, страх… Папочка! Как же мне страшно! Почему ты оставил меня? Почему не вступился? Я хочу быть только с тобой и Сережей. Забери меня!

После развода родителей, мы с матерью окончательно переехали к бабушке. Все-таки мать сумела доказать в суде, что я ей нужна больше, чем отцу. Хотя меня там не было. Меня заперли в той страшной комнате, напоминающей склеп. Более того, отца чуть вообще не лишили родительских прав. Мать наняла адвоката и с его помощью в суде устроила «концерт с симфоническим оркестром». Его спасли лишь показания Сережи.

Отца я так больше и не видела, мать не позволила мне даже съездить с ней за мебелью, более того, она запретила мне выходить на улицу. Наверное, боялась, что я убегу. Она знала, что я на это способна, правда, позже разрешила: этому поспособствовала бабушка. Отчий дом находился не так далеко, где-то в семи-восьми километрах от нас, если идти через лес, а в обход по дорогам, шоссе – все пятнадцать-семнадцать будут. Через лес идти было опасно, можно было заблудиться, так как четкой тропы там не было, да и вообще лес был очень запущенный, сплошь в поваленных деревьях, буреломе и кустах дикой малины.

В первые месяцы у бабушки я очень тосковала по папе, по маленькому Сережке, по родному дому, лесу, речке. Сидя в своей комнате (теперь в ней стояли не только кровать и тумбочка, туда перекочевала некоторая мебель из отцовского дома, и окно, наконец, открыли) я часто плакала, вспоминая былые времена. От одной мысли о том, что я больше не увижу папу и Сережу, наворачивались слезы. А тут еще бабушка донимала вопросами, мол, «почему я такая грустная», как будто сама не понимала. Хотя, наверное, не понимала… В основном, все свободное время я проводила за чтением книг, чтобы хоть как-то забыться.

В школу я не вернулась. Когда я жила в доме отца, школа (новая) находилась почти рядом, в двадцати пяти минутах ходьбы по шоссе, а теперь до нее надо было идти чуть ли не три часа, как сказала мне мать. Возить меня туда было некому, да к тому же матери было не выгодно, чтобы я виделась с отцом. Пока я сидела дома, грусть и тоска съедали меня изнутри. Даже поговорить было не с кем, некому излить душу. Это ощущение просто разрывало сердце.

Спустя несколько месяцев, ближе к зиме, мать нашла домашнего репетитора, который преподавал мне основной курс школы. Как назло преподаватель попался абсолютно равнодушный к детской психике, понимающий только плюсы, минусы, синусы, косинусы, правила, орфографию и другую ерунду. Волей-неволей все это приходилось учить. Хотя теперь мне это уже абсолютно не нравилось.

Свободного времени оставалось немного. Так прошли два года, которые были для меня просто пыткой. Меня редко когда вывозили куда-нибудь погулять, в основном приходилось торчать в саду или огороде, помогая бабушке.

У бабушки появился новый способ воздействия на меня. Теперь если я не подчинялась ее приказам, она меня розгами загоняла к скоту в свинарник и заставляла там убираться, при этом свиней она не выгоняла. А свиней я, честно говоря, боюсь до ужаса, особенно их визга. Видимо она это быстро поняла. Для меня хуже этого не было ничего, поэтому приходилось подчиняться и работать в огороде и саду. И не дай бог плохо сделать работу – либо выпорет, либо запрёт в комнате, либо опять загонит к скотине. Один раз бабушка еще и при мне стала закалывать поросенка. У меня сначала была истерика до вечера, потом около месяца мучили кошмары, а визг свиней с того времени стал для меня еще более резким и омерзительным. Не говоря о том, что я теперь бабушку вообще убийцей считала и начинала трястись, когда она ко мне подходила.