Татьяна Бершадская - Сюжет для жизни

– Сева, остановись. Послушай, мне твоя благотворительность не нужна. Я понимаю, что ты благодарен за помощь, но этого мало для того, о чём ты говоришь. поэтому остановись…

– Нет, нет, это… Нет, Маня. В общем, когда ты тут пела и играла, помнишь, я подумал, что это должно в моей жизни остаться, я не могу объяснить… У меня тогда не было времени с тобой поговорить. Видишь – такая заваруха с этими больницами. И только сейчас вот… Маня, я о любви не умею. Ты выйдешь за меня замуж?

– Выйду, конечно. – Маня была странно спокойна, может быть, потому что ждала и знала об этом уже давно.

Но не тут-то было. Манины родители обладали просто феноменальным нюхом на любое отклонение от семейных установок и правил. А в Манином случае – особенно. Они и так стерегли каждое её движение не в ту сторону. А тут почуяли, что она и вовсе выпряглась и бежит рядом с телегой, всё больше от неё удаляясь. И тогда папа с мамой устроили за ней банальную слежку.

В один из вечеров Маня осталась у Севы. Манины родители знали, что вечером у неё обычное дежурство по кухне в Севином доме, а потом она едет ночевать к подруге. Но что-то не давало покоя Маниной маме. В последнее время дочь зачастила к подругам, которых раньше не видела месяцами, правда, ночевать не оставалась, а теперь, значит, вот так…

– Нет, – сказала мама папе, – что-то здесь не то. У нее кто-то есть.

– Наверное, – сказал папа, – девица-то уже не маленькая. Гуляет где-то.

– И спит с кем-то, – в тон ему ответила мама. – И я даже, кажется, знаю с кем! И если это так, то я им всю эту разлюли-малину оборву и поломаю.

Вот это они умели – обрывать и ломать. Потом Маня узнала, как хорошо они это умели. Короче, Севу они вычислили моментально, да тут и вычислять-то было нечего. Маня, при всей своей новой жизненной установке, шлюхой не была и мужиков каждый день не меняла. Сева и был-то один на горизонте, поскольку никаких других имен ни в одном разговоре не мелькало, а время по вечерам было занято только помощью и подружками.

Жил Сева в доме напротив – площадь перейти. Вот туда, в ночИ, и отправились Манины родители, разумеется не прямо домой, а караулить у дома. Ну, а там – по обстоятельствам. Хотя понятно, какие обстоятельства могли бы сложиться, и какая карта Мане маячила. Разумеется, джокер! А как иначе – вся её новая жизнь была клоунадой и шутовством! И уже во второй раз в ней сверкнули штыки и копья, направленные в сторону возможных претендентов на руку и, не дай бог, сердце Мани. Оружие направлялось родными людьми, которые искренне верили, что хотят добра своей непутевой дочери. От их зашоренности у Мани сводило скулы. Интересно, как они умудрились двоих детей родить? И, между прочим, мама вышла замуж в двадцать два года. Мане было двадцать пять, а её держали за малолетку и попросту отказывали в самом главном – в возможности быть счастливой. Отказывали уже второй раз. А называлось это «ограждать от ошибок». Но тут им не обломилось, потому что Сева тоже быстро их просчитал. Что-то, видимо, померещилось ему в окне, когда он ходил на кухню за апельсиновым соком для Мани. Он пригляделся из темноты к двум силуэтам, маячившим на углу дома, и узнал Маниных родителей.

– Так, – сказал будущий муж, вернувшись к Мане, – ты только не паникуй. Там, внизу, твои родители. Тебя караулят. Если у них терпение лопнет – могут и сюда подняться, и тогда получится чёрт знает что, потому что завтра я хочу идти к ним просить твоей руки.

Вот так старомодно и сказал – просить руки. И это было смешно при имеющихся обстоятельствах…

– Если они сюда придут, то мой завтрашний визит будет выглядеть вынужденным, тем более, я не уверен, хотят ли они меня в качестве зятя.

Как в воду глядел – они его, конечно, не хотели. Но это он узнает только завтра.

– Вот что, я сейчас вызову такси, оно заедет во двор, ты сядешь в машину. Потом сделаете круг и подъедете к твоему дому с другой стороны, как будто ты вернулась откуда-то. Не дрожи, все будет хорошо. Вот деньги, заплатишь, сколько скажут.

Маня во время этих Севиных стратегических выкладок не проронила ни слова, но поняла, что он гений! И еще она поняла, что свободна от тягостной зависимости. Ей необходим Сева, такой родной, понятный и надежный…

Когда таксист лихо затормозил возле Маниного дома со стороны Круглой площади, она увидела из окна машины, что родители, как по команде, повернули головы на звук, а потом и Маню увидели, выходящей из такси. Маня открыла парадное и у нее был секундный соблазн обернуться и показать родителям язык. Она побежала вверх по лестнице, открыла дверь и вошла в квартиру. Маня, не торопясь пила на кухне воду, когда зашла мама.

– Ты дома? – удивилась мама.

– Только что вошла, – честно сказала дочь.

– Да? А мы с папой решили перед сном немного пройтись, подышать. Но ты же собиралась остаться у Аллы на ночь.

– Собиралась, но вспомнила, что завтра рано в редакции надо быть. А от Алки добираться долго, и выспаться надо.

– Ну, что ж, иногда ты мыслишь здраво, – мама изучающе посмотрела на Маню.

У Мани аж зубы свело от этого её тона, и захотелось всё рассказать, не щадя её ушей, и посмотреть на её лицо в процессе узнавания правды. Но Маня благоразумно подавила этот порыв и пошла спать, по пути пожелав папе спокойной ночи.

На следующий день Сева позвонил и попросил у папы разрешения прийти для серьезного разговора. Разрешение было получено, и до прихода Севы мама просто извелась, выспрашивая у Мани, что бы это значило. Маня молчала и только таинственно улыбалась. Последний дурак догадался бы. Но у мамы как отшибло! Куда подевалась вся её проницательность! Зато папа, видимо, давно всё понял, но тоже молчал. Он только зашёл к Мане в комнату и спросил:

– Что он пьет – водку, коньяк, вино?

– Не знаю, – пожала плечами Маня. – Наверное, всё.

– А то без спиртного такой разговор не получится, – сказал папа.

– Какой? – улыбнулась Маня.

– Такой… серьёзный, – сказал папа и вышел.

К вечеру мама уже, наконец, по некоторым признакам, догадалась, что к чему. Маня оккупировала ванную и целый час лежала во взбитой пене, как Афродита. Потом она долго выбирала, что надеть. Остановилась на мешковатом джемпере цвета blue marine, натянула «тёртые» джинсы и сотворила на лице «большой парад», а папа, взглянув на Маню, сказал:

– Ну и ну, два часа у зеркала, а на лице ничего, хотя выглядишь отлично.

– То-то и оно, папуля, в этом-то всё дело, – загадочно произнесла Маня.

Мама критически оглядела дочь и выдала:

– Ты похожа на бедную студентку из глубинки, которую подружки по общежитию нарядили кто во что горазд, чтобы она на танцульках в клубе хоть с кем-нибудь познакомилась.

Маня всегда знала, что на мамин специфический вкус должна выглядеть по принципу «яблоко от яблоньки». Мамины эстетические привычки выковывались в далеких 1950-х, под влиянием кондовых государственных установлений и запретов, когда Московский фестиваль молодежи и студентов 1957 года воспринимался советским большинством, как навязывание западной идеологии. И эта «охота на ведьм» – стиляг, отлавливание нестандартно одетых и причесанных парней и девушек, комсомольский патруль с ножницами, кромсающий волосы на головах у пойманных «поклонников Запада» – всё это считалось нормальным. «Девушку украшает скромность» – до сих пор читалось на мамином аскетичном лике.