Элина Файзуллина - Алтарь судьбы

Юноша низко поклонился мне и поцеловал руку.

– А что насчет вас? – неожиданно спросил он.

– О чем вы?

– Вы красивы и все еще молоды. Не пристало такой женщине долго вдовствовать.

– Вы невероятно бестактны, граф, – возмутилась я. – Как посмели вы говорить такое!

– Простите меня. Я решил, раз мы откровенно обсудили мою личную жизнь, то я могу поинтересоваться и вашей.

Я засмеялась.

– Ох, Сапега. Откуда в вас столько самоуверенности?

– Не вижу в этом изъяна.

– Это, разумеется, не изъян, хотя этим качеством вы, вероятно, не редко смущаете людей.

– Бывает, – улыбнулся он. – И все же, ответьте на мой вопрос. Мне интересно.

– Я не помышляю о повторном замужестве. Меня это не интересует.

– Неужели вы поставили на себе крест?

– Мой крест – моя любовь к покойному мужу. Я не в состоянии быть с другим мужчиной, мои чувства умерли вместе с ним.

– Благодарю, что поделились. Для меня большая честь быть вхожим в ваш круг доверия.

– Пойдемте, Сапега, в такой день нужно веселиться. У меня появилось сильное желание выиграть у вас в карты.

Мужчина взял меня под руку, и мы вернулись к нашей карточной компании.

На заседании Сената больше всех выступал зять императрицы. Именно благодаря его близкому родству с ней члены собрания были склонны во всем с ним соглашаться, дабы не нанести вред своей репутации, впав в немилость государыни. Время от времени сенаторы не брезговали даже выказывать Карлу-Фридриху лестные комплименты. И конечно, всех радовало, что наконец-то во властных кругах появился хотя бы кто-то, кто взялся открыто противостоять мне. Мое раздражение поступками Карла тем временем неуклонно росло, и я порой едва мог сдержать себя от выражения гнева в его сторону. Положение, которое он занимал в обществе, заковывало меня в возможностях открытой конфронтации. На руку голштинцу было и то, что Екатерина всячески его поддерживала. Это немое противостояние между нами угрожало стать причиной ослабления моих дружеских связей с Катериной.

– Как и обещал, господа, я хорошо поработал в эти месяцы, и вот, что из этого вышло, – начал он сразу после открытия собрания. – План учреждения совещательного органа, которому подчинялись бы Сенат и все коллегии. Я подготовил все необходимые бумаги. Прошу вас, взглянуть на них.

– Шустрый вы, однако, – заметил я.

– Я, князь Меншиков, искренне хлопочу на благо Российской Империи, мне не безразлична ее судьба.

– Как это забавно, что о России пекутся в основном иностранцы, а не сами русские, вы не находите?

– Вероятно, потому что русские слишком заняты стяжательством, в то время, как иностранцы честно делают свое дело, – самодовольно ухмыльнулся он в ответ. – В этом и есть разница между европейцами и русскими. Вами движет жажда к наживе, такова ментальность любого русского человека, вы не умеете пресыщаться, чем больше попадает вам в руки, тем больше вы тянитесь к чужому. Оттого в вашей стране народ никогда не будет жить в достатке. Вы не даете людям отрезвиться, чтобы умы не включали, да жили в вечной терпеливости, полагая свою жизнь на пресытившихся чиновников.

В течение следующих двух часов сенаторы рассматривали бумаги, принесенные Карлом-Фридрихом, обсуждали его идеи, затем озвучили свои предложения по улучшению плана, и, в конце концов, приняли его практически без изменений. Заканчивая заседание, мы провели голосование по поводу состава нового органа. Затем был подготовлен указ, который оставалось только подписать императрице, что она и сделала на следующий день. Возглавлять Верховный Тайный Совет, разумеется, был назначен сам его автор. На этом настояла императрица.

– Как ты можешь всесильно доверять ему? – решительно спросил я, ворвавшись в покои Екатерины вечером.

– Разве у меня есть повод ему не доверять? – спокойно спросила она, продолжая расчесывать свои волосы.

– Он появился при дворе совсем недавно, а ты уже передаешь ему все бразды правления! Мы пока не знаем толком, что он из себя представляет, и какие идеи ставит своей целью.

– Меншиков, я понимаю, что ты хотел бы стоять у руля Тайного Совета, но государству нужны новые люди. Я бы, конечно, была всеми руками за тебя, если бы ты не приобрел столько противников. Никто не желает видеть тебя во главе. Ты ни к кому не прислушиваешься, все делаешь так, как решил сам.

– Разве я хоть раз ошибся в государственных вопросах, Екатерина? Петр доверял мне, как самому себе! Наверное, не зря, а потому что считал меня лучшим политиком. Он советовался со мной по каждому вопросу, и всегда во всем принимал мою точку зрения, даже если другие были убеждены в моей неправоте. А что делаешь ты? Своими действиями ты провоцируешь недоверие ко мне. Ставишь под сомнение мой авторитет! Ты должна быть за меня хотя бы из чувства благодарности! Это я тебя сделал!

Екатерина уставилась на меня, выкатив глаза. До меня, конечно, сразу дошло, что я перегнул палку, но сказанных слов было уже не вернуть. Ее щеки наполнились кровью, теперь она тоже впала в бешенство.

– Что? – закричала она после некоторой паузы. – Так вот какого ты мнения о нашей дружбе! Считаешь меня обязанной тебе. А я то, дура, думала, что мы друг другу близки, и между нами нет долгов. Если уж на то пошло, то и я не раз вытаскивала твою голову из-под виселицы, забыл? Сколько раз ты был на волосок от немилости государя, и сколько раз я бескорыстно приходила тебе на помощь! А когда люди стали отворачиваться от тебя из-за твоих барских замашек, не я ли поддержала тебя, не я ли была той единственной, кто помимо твоей семьи, находилась с тобой рядом?

Встревоженный, я слушал ее с замиранием сердца, осознавая, что пришел конец нашим отношениям. Я понимал, что она теперь не захочет видеть меня в течение длительного времени, пока ее досада не уляжется.

С минуту мы простояли молча, оба в попытках унять свой гнев. Отдышавшись, я попытался взять женщину за руку. Она одернула ее и отвернулась от меня.

– Прости меня, – прошептал я. – Я наговорил глупости, на самом деле, у меня нет таких мыслей.

– В моменты ярости мы всегда говорим то, что на душе, – спокойно сказала она, поджигая табак, чтобы закурить.

– Это не тот случай, поверь мне, Катеринушка. Сам не ведал, что молвил. Бес попутал. Разозлился, да и вышел из себя.

– Ладно, чего уж теперь.

– Пообещай, что про этот разговор помнить не будешь.

– Обещать не могу, больно задел. Но постараюсь. Может со временем и забудется.

– Великодушная моя Катерина.

– Не называй меня так! И кстати, князь, до тебя дело имеется. Дипломаты доложили, что Курляндский герцог все чаще на болячки сетует. А ведь ему уже далеко за семьдесят.