Вадим Сатурин - Пространство бетона

намного проще, где кладь кирпичей
не превышает человеческого роста,
где нет ртов и тем более ушей,
где сложное становится «Просто».

намного легче, где синяя даль
неровность известки сменила,
где теплее колючая шаль,
чем то, что в себя мы влили.

намного лучше, где мало людей
повстречаешь у дверного замка,
где наш сигаретный дым
не в бетон летит – в облака.

не ищи во мне смысла. в побочках утра
прутья есть прутья; стена есть стена.

утром в стены утыкались многие
они их заставляли молиться.
кирпичами закалялись к ночи
единицы.

стены были цветные и мягкие
с другой стороны для столицы.
для себя их не наблюдали
птицы.

и стенам кричали спасибо,
коль нечем с ними больше делиться.
с двух сторон с улыбкой сигали
вверх
самоубийцы.

нет лекарства от сего сумасшедшего города.
лекаре́й порошки из банки
во вред человеку.
проснувшись, умывшись, срочно упрись
ушами в музыку,
глазами – в реку.

ее течение к Северу и прогулка без шума
все равно не спасут,
но уж как-нибудь
станет легче с прогрессией в наушниках звука,
коль и тебе этот город
наступает на грудь.

город N просыпался птицами,
автомобильным клаксоном, молитвой,
усталыми ломкими ресницами,
затупленной бритвой.

город твой просыпался медленно
и начинались прятки в метро.
вновь измерить день сигаретами.
забыть к ночи его.

из кинотеатра теплых сновидений, мама,
в холодный город,
где промерзли до рельс
трамвай и метро,
мы выходим каждое бесполезное утро,
чтобы просто обратно вернуться…
и все.

«безысходность – это нормально»,
сказали мне в 09 для справки.
в 03 и 02 сейчас занято очень,
операторы изучают «Превращение» Кафки.

уйди печаль с моих ресниц,
смахни ее со стекол,
мой автомобильный дворник.
но вновь чернила и курю,
пишу к тебе:
«наступит понедельник,
его догонит вторник.

подари нам рецепт от утра
неизбежности, Машинист Метро,
как будто мчишь не к тоннелю,
а к морю, где иначе все,
где есть и цвет, и звезды,
ее сердце и друга плечо.
подари нам рецепт от утра
в 06:06… Машинист Метро.

нет лучше прогулки утром,
чем пóд руку с рекой, одиночеством.
почувствуй, как экзистенция птицами
впивается в сердце
с холодом.

жизнь – пародия пьяного театра.
острые грани я в нем не разведу:
первый носит из злата цепочку,
когда второй надевает петлю.
третий греет цветы на бульваре,
чтоб четвертый их давил сапогом.
жизнь – одно обреченное гетто,
и мы все…
узники в нем.

влюбись до истерик в город, мечтатель,
глазницами, сердцем, телесной оболочкой.
совокупи свое Ego и его излучатель
волн дециметровых
из радиоточки.

влюбись до дрожи – это несложно,
урбанистический оргазм свинцово-ртутный
испытай судорогой мышц икроножных,
с остановкой снов,
дыханья под утро.

будет много побед и свершений,
и не меньше разлук и потерь.
у солнца производные – тени,
у ночи, естественно, день.

будет мало дружбы и света,
и не больше цветов и любви.
город дарит нам розы? гвоздики!
и тебе, и мне…
Подожди.

душной утренней дорогой пустоты,
когда пьянит полупустой фужер вина,
сквозь тлен и топь шагаем в ногу Я и Ты,
но тонут ноги сквозь асфальт…
касаясь дна.

злые стены бетона сжимают нам плечи,
но от этого ближе – в строю, в одной связке.
скоро дождь все умоет, но кому станет легче?
докурю, раздевайся…
и смотри на развязку.

мы слишком самоуверенны,
что сердце продолжая биться,
желает продлить эту жизнь,
а не взять
и остановиться.

мы слишком самообмануты,
что ночью закрывая глаза,
еще раз разомкнутся ресницы
аккурат
в начало утра.

день сожжен вхлам усталым солнцем,
ночь отравлена некультурными снами.
Тлен – американский coffee в чашке,
заплесневелый хлеб
временами.

усталые гримы прохожих,
бродящий без дела ветер,
черный кофе в гибком картоне.
снег, на котором пепел.

мятые спины попуток,
искривленные шеи людей.
холод против трампунктов.
будни против идей.

ЖД, магистрали, распятия,
снохождения, хрущевки, метро.
пусть сказка греет сомнамбулу,
а морщины режут лицо.

проспекты, аллеи, дворы немолоды,
день – вещество из осени, холода.
в городе «Крест» мечтать не шепотом,
что играть с электрическим…
в сеть включенным проводом.

я умру; ты умрешь.
очевидность зависла,
и в этих строках
находиться нет смысла,
как в глубоком кошмаре,
тени, тлене, коме,
в оконцовке строфы:
«Спи. 17-й. Горе».

в утро снова придется увязнуть.
за углом холодный в лени трамвай.
металлу совершенно неважно
февраль за окном или май.
металлу плевать на простуду,
каткам видеть гнутые рельсы.
и нам кажется, что будет чудо…
всего лишь открываются дверцы.

завтра все впадет в безнадежность,
у молодой жены умрет старый муж;
в воскресенье в нас исчезнет возможность
верить в море, а не в воду из луж.
завтра все впадет в уныние,
в декаданс – мечты, бриллианты;
в понедельник сдадут их в ломбард,
чтоб на все – антидепрессанты.