Тамара Злобина - Рыжая Кошка. Роман

– Чехов. – ответила девушка. – Антон Павлович Чехов.

Брат тоном строгого учителя начал говорить такие вещи, которые очень удивили Наташу, и это было видно по её лицу:

– Чехов не узбекский писатель, и он не знает наших обычаев, нашей жизни, поэтому не может учить узбекскую женщину, что ей одевать и как ей жить!

Я не выдержала и вступилась за Наташу:

– Зачем вы так, Карим-ака? Почему вы говорите так, чтобы о вас думали плохо? Вы говорите так нарочно? Зачем?

– Затем, чтобы ты, сестрёнка, поняла, что всё это не твоё, не для тебя! – повысил голос Карим-ака. – Твоё дело дом, домашнее хозяйство, домашняя работа!

– Зачем же вы тогда меня учили?!

– Чтобы ты была образованной, культурной.

– Для чего? – спросила я. – Чтобы готовить, стирать и убирать не нужно заканчивать институт – это умеет каждая девушка.

Мои слова рассердили брата:

– Ты это брось Дильбархон! Наслушалась глупых разговоров чужих людей и повторяешь, как попугай! Главный в семье я, и ты должна слушать только меня!

Эти слова меня тогда очень обидели. Брат дал понять, что я полностью завишу от него, и не имею права ни на свои мысли, ни на свои желания, ни на свои поступки. Словно принадлежу ему, как что-то неживое: как вещь, как мебель. Он вдруг стал таким же, как мой бывший муж Батыр.

После этого я перестала говорить брату то, что думаю, почти перестала разговаривать с ним, а он этого даже не заметил. У меня возникло непреодолимое желание изменить свою жизнь, чтобы никто не мог командовать мной, унижать, относится ко мне, как к вещи, упрекать, что нахожусь на иждивении. Я решила идти работать, чтобы стать самостоятельной и ни от кого не зависеть.

Я понимаю, что это не понравится брату, думаю, что он снова станет ругаться, но жить так больше, как жила до этого, я не буду.,, Не станет же он в самом деле силой удерживать меня? Сейчас совсем другие времена – Карим этого не может не понимать.

Ему просто так удобно: он работает – я сижу дома, выполняю все его прихоти. Как он говорит иногда: – «Ты, сестрёнка мой крепкий тыл, потому я спокоен»

И неожиданно в мою голову закралась мысль, которая и удивила и озадачила: может потому Карим-ака и не хочет искать себе жену, что есть кому о нём заботиться?… Нужно будет задать ему этот вопрос.

Неделя, наконец, закончилась. Она показалась мне невероятно долгой и нудной. Последние дни я очень нервничал, закипая по каждому поводу. Как не старался сдерживать рвущиеся из души раздражённость и нетерпимость, они, как стихийное бедствие, накатывались, накрывая девятым валом с головой.

Особенно тяжело было дома: Рахиля, как всегда, требовала повышенного внимания и нежности, которые в этот момент были сосредоточены совсем на другой женщине, находящейся от меня за сотни километров. Думаю, что вы догадались кто эта другая? Конечно же Наташа.

Никак не мог выкинуть из головы эту рыжеволосую, юную красавицу. Снова и снова передо мной возникали удивительные русалочьи глаза, роскошные огненные локоны, высокая грудь, стройные длинные ножки. Эта картина раскалённым гвоздём засела в сознании, делая моё состояние ещё более невыносимым, чем было раньше.

– О, Натали, – с горечью думал я. – Почему ты не встретилась мне лет 6—7 тому назад? Когда я был свободен, как ветер…

Но тут же спохватывался, понимая, что шесть лет тому назад она была нескладным подростком, а я взрослым, самостоятельным мужчиной. Вполне вероятно, что тогда она вряд ли привлекла моё внимание. Хотя… Современные девочки рано начинают взрослеть.

К субботе придумал вполне нормальную причину, и с утра пораньше двинулся в Ташкент, игнорируя недоумённый взгляд жены. Сразу же мелькнула мысль:

– Она непременно будет звонить родителям, чтобы выяснить истинную причину столь поспешного бегства.

Гнал мысль прочь, не желая размениваться по мелочам: эту проблему буду решать по приезду в Ташкент. Машина ласточкой летела по тракту, обгоняя тихоходный транспорт, и я, попадая под власть скорости, забыл обо всём. Все мои мысли рядом с Наташей.

Во внутреннем кармане моего пиджака лежал запечатанный конверт, адресованный ей, а на заднем сидении машины большая дорожная сумка – тоже для неё.

На неделе заходил к Наташиным родителям и передал небольшую записочку от дочери, которую она написала своим летящим почерком перед моим возвращением в Фергану.

Мать Наташи была дома. Скорее её можно было принять её за старшую сестру – так они были похожи. Те же русалочьи глаза, те же пухлые, капризно изогнутые губки, тот же, словно точёный, носик. Женщина была хорошо сложена, со вкусом одета, выглядела очень молодо.

Она показалась мне законченным произведением природы: прекрасным, утончённым и недосягаемым. Это произведение купалось в лучах моего восхищённого взгляда, всем своим видом давая понять, что к такому взгляду давно привыкла, и что он доставляет ей удовольствие.

Я подал записку и, когда она беглым взглядом прочла её, хотел начать свой рассказ. Но Элеонора Никитична, как представилась мама Наташи, жестом пригласила садиться. Я сел в мягкое кожаное кресло, стоящее возле журнального столика в глубине зала.

Элеонора (буду называть её так – иначе язык не поворачивается) предложила что-нибудь выпить, и я поспешно согласился, чувствуя, что моё горло пересохло от непонятного волнения.

Чудо природы, гордо неся копну своих, совсем даже не рыжих, а скорее серебристо-пепельных волос, выпорхнуло из комнаты, оставляя меня наедине со своим волнением. Чтобы унять его, переключил внимание на комнату, которая вызвала противоречивые чувства: слишком (не знаю даже, какое подобрать тут определение) – музейно что ли… На стенах множество женских портретов. В женских лицах узнал хозяйку дома, которая, видно, очень любит позировать перед объективом.

Два-три портрета отображали Наташу. Наташу во младенчестве, Наташу – школьницу. Непокорные рыжие кудряшки выбиваются из туго заплетённых косичек, создавая лёгкий золотистый ореол вокруг её хорошенькой головки. А вот и Наташа – девушка, с мечтательными взглядом, устремлённым куда-то вдаль, с нежной улыбкой на, ещё по-детски припухших, губах.

Моё созерцание прервала Элеонора, появляясь внезапно, ступая по ковру лёгким, почти кошачьим шагом. От неожиданности я даже вздрогнул, словно меня застали за каким-то неблаговидным занятием. Это не ускользнуло от цепкого, проницательного взгляда хозяйки.

– Извините, Сабир Усманович, я заставила вас ждать, – сказала она, не показывая вида, что заметила моё замешательство.

Изящными движениями хозяйка расставила на столе вазы с дорогими конфетами, фруктами, пирожными, кофейный прибор с маленькими чашечками. Закон гостеприимства в этом доме, как видно, тоже имеет место быть. Разливая ароматный кофе по чашкам, Элеонора обратилась ко мне: