Антонина Евстратова - Дочки-матери. Пьеса

К т о – т о из женщин. Не знаю! В палатке ее нет, она закончила дойку, еще темно было, наверное, опять в забоку за слизуном ушла.

Б р и г а д и р. И не сидится же ей! Спала бы себе до обеда, ох, и непоседа! (Качает головой).

Ш у р к а – м о с о л. А кто-нибудь слышал сегодня утреннее эхо? «Похоже, кричала женщина».

Костер погружается во тьму. Палатка набирает свет.

Палатка.

Нюра забегает в палатку.

Н ю р а (останавливается у кровати Марии). Ага, заправлен, а платка цветного на месте нет. Где же ты, горе луковое? (С минуту размышляет). Что делать, с чего начать? (Но уже точно знала, в утреннем эхо был крик Марии). Она рожает одна и неизвестно где! (Забирает с собой два плотных покрывала, идет к выходу).

Палатка погружается во тьму. Луга, дерево набирают свет.

Луг, раздолье.

Нюра скатывается вниз по косогору. Очень тихо, вышло солнышко, стало приятно тепло, трава начала подсыхать от утренней росы, смотрит на чистое голубое небо.

Н ю р а. День должен быть замечательным, а это значит у нас с тобой, Мария, все будет хорошо! Только, где же ты спряталась, подруга моя золотая?

(Смотрит по сторонам, кругом ни души, она снова поднялась наверх, остановилась на пригорке, оттуда лучше просматривалась вся округа). Так, куда бы я пошла на твоем месте, чтобы остаться незамеченной? (Спросила она себя, и сама дала ответ).

Конечно, я пошла бы в укромное место и где сухо, а сухо может, быть только под деревом. (Пристально осматривает низину, еле сдерживая слезы, ею овладел страх за Марию). Что если на нее напали бандиты! Сколько их здесь бродит?

Уже открыла, было, рот, чтобы позвать подругу, но совершено случайно, будто кто-то повернул ее голову в другую сторону, за непроходимыми кустарниками и валежником в километрах двух-трех поднимался вверх дым.

(Про себя). Значит, это чей-то дом и в нем живут. Раньше ходили слухи, что где-то недалеко от их лагеря стоит пасека, может, это и есть она? А вот и дерево!

Подобно мячу подскочила к дереву, под ним на цветном платке, свернувшись калачиком, и поджав колени к животу, лежала Мария.

(Наклоняется над ней). Зачем ты ушла из лагеря? Все равно, рано или поздно все узнают, что у тебя родился ребенок!

Мария смотрит на подругу затуманенными глазами. Измученное и искривленное лицо от боли закрыли разбросанные светло-русые волосы, у нее не было сил даже стонать.

(Убирает с ее лица прилипшие волосы). Хорошая моя, потерпи, все будет, так как ты хочешь! Мы с тобой сейчас уйдем далеко, далеко, и нас никто никогда не найдет! Пусть будет по-твоему. Пойдем отсюда, Мария, здесь недалеко чей-то дом, раньше говорили, вроде это пасека! Только ты помоги мне, приподнимись чуть, я положу тебя на покрывало и дотяну до того дома!

М а р и я (сквозь слезы). Ничего не надо, Нюра, я никуда отсюда не пойду, ты даже не представляешь, как мне больно!

Н ю р а. Ничего, подруга, терпи, Бог терпел и нам велел! Не зря так говорят, и какая же ты будешь мать, если не испытаешь боли?

М а р и я (с усилием приподнялась и, не разгибаясь, заползает на покрывало). Нюра, ну как ты меня потащишь? Давай останемся здесь!

Луга и дерево погружаются во тьму. Забока набирает свет.

Забока.

Нюра по валежнику тащит на покрывалах Марию, торопится к дому, где видела столб серого дыма.

Н ю р а (про себя). Какая я молодец, что взяла с собой два покрывала. Так идти быстрее и тащить легче!

Путь оказался невыносимо трудным и долгим. Расстояние до того дома, было не два-три км, как предполагала Нюра, а в два раза длиннее. Пробираются через чащу и заросли, кажется, этому не будет конца.

У Марии возобновлялись схватки, она кусала свои губы, чтобы не кричать, а, когда прекращались, шла сама, но недолго, снова боль и крик.

Потерпи, милая, скоро уже придем! Сейчас, еще одну передышку сделаем и пойдем дальше!

От палящего солнца и нагрузки у Нюрки пересохло во рту, ее платье насквозь пропиталось потом. Она останавливается и ложится подле Марии, раскрыв широко рот, облизывает тонкие пересохшие губы.

(Тяжело дышит). Сейчас бы водички, хотя бы один глоток!

М а р и я (виновато смотрит на подругу, глотает слезы). Прости меня, Нюра!

Н ю р а. Ну, что ты, глупенькая? Все хорошо! Зато, у нас появится еще один человечек!

М а р и я (закрыла глаза, ресницы затрепетали). Куда я пойду с этим человечком?

Н ю р а. Куда, куда? Домой к родителям! Никуда они не денутся, еще, как будут любить дитя! (Приказным тоном). А сейчас помолчи, быстрее дойдем! (Морщится от боли). Все ноги порезала, надо было сандали надеть, а я переволновалась и забыла обуться!

М а р и я. Нюра, прости, как же я не заметила твои босые ноги? Возьми мои туфли, у нас с тобой один размер! (Сейчас же разулась и заставила подругу обуться).

Н ю р а. Да, Мария, туфли как раз. Теперь мы быстрее дойдем. (Смотрит на небо). Хорошо, что сегодня погода хорошая, вот если бы водичка была, совсем было бы здорово!

Занавес.

Лиц: Мария, Нюра, Василий, Семен.

В доме пасечника. Дом состоит из одной комнаты. Обстановка обычная. Деревянный стол, скамья, топчан, печь-групка. Во дворе большой сад, в нём несколько ульев. За домом бочка с водой. Телега. Рядом сарай для лошадей, стог соломы.

Забока. Полдень.

Мария лежит на покрывалах, Нюра сидит рядом.

Послышался звонкий лай собак, а за ним мужской голос.

Н ю р а (тихо). Кто это может быть? (Испуганно смотрит на Марию).

М а р и я (морщится от боли). Не знаю.

Н ю р а (приложила ладонь ко рту Марии). Смотри не кричи. Иначе нас убьют!

Г о л о с м у ж ч и н ы. Идите рядом, рядом я сказал!

Появляется Василий с собаками.

Нюра приподнимается, еле сдерживает крик. Прямо на них идет не высокий, коренастый мужчина в поношенной выцветшей от солнца одежде. На его голове широкополая шляпа, на ней прикреплена серая в мелкую ячейку тонкая сетка с длинными концами, завязанными вокруг шеи. Увидев Нюрку и рядом девушку, лежавшую на покрывале, взмахом руки дает знак собакам сидеть.

Они садятся рядом и спокойно смотрят на пришедших девушек.

Н ю р к а (смогла рассмотреть через сетку лицо мужчины, оно показалось ей припухлым, небритым и синеватым, про себя). Бандит, а не пасечник! Что теперь с нами будет? Я-то смогу убежать, а Мария как? (Но, пересилив страх). Дядь, до пасеки далеко?