Максим Досько - Лабрум

Когда в начале – середине двадцать первого века чрезвычайно усилился так называемый научно-технический прогресс, началось стремительное развитие технологий, это воспринималось как безоговорочное благо, развитие человека. Но насколько быстро развивалась наука, настолько же быстро деградировал человек. Прежде всего морально, нравственно, духовно (хотя эти определения уже устарели, но другие сложно подобрать). Современного человека в целом можно охарактеризовать как эгоиста, потребителя, лентяя, равнодушного, алчного, злого. […] Нам так долго твердили о ценности отдельного человека, личности, что каждый стал ценить себя, свою волю только в одностороннем порядке, есть «я», но нет «мы». Такое понятие, как толерантность, утрачено напрочь, и […]

Я родился в стране, которой на политической карте сейчас уже не существует – в Республике Беларусь. Через два года после эвакуации нашей семьи территория страны вошла в состав образовавшейся Объединенной Руси. Сейчас это закрытая территория, зона отчуждения. Поэтому у меня нет родины… Кто в этом виноват? Виновны и те, и другие, и третьи, виновны все! Преступный режим сформировал ОР, но разве не таким же преступлением было допустить это. Теперь же никакими переговорами, уговорами, перемириями, рукопожатиями не удастся снизить градус постоянной напряженности. Нет войны, но нет и согласия. Однако касаемо того, что я писал выше о торможении развития человека – здесь полнейший паритет во всем мире…

[…]

Лабрум с самого начала официально представляют лишь как территорию пострадавшую в результате экологической катастрофы, хотя ни разу ее причины названы не были. Есть вот такое место в центре Европы, там произошла некая авария, жить там нельзя – и все… А что, почему, как?.. Нельзя, секретно, запрещено…

[…] так почему же большинству все это безразлично, они не хотят об этом думать, откуда это добровольное самоограничение, изолирование в себе.

Да, я рискую, наверное очень сильно рискую, возможно здесь действительно опасно находится, возможно радиация, все кругом отравлено, но не вижу другого пути для себя. И вообще, моя смерть не принесет никому большого горя.

Я буду двигаться пешком вглубь территории по направлению к бывшей столице Беларуси – Минску, ориентируясь по бумажным картам и магнитному компасу (работает нестабильно: иногда стрелка начинает дребезжать и совершать хаотичные колебания). Лучше было бы, разумеется, с цифровым навигатором, по картам могу что-нибудь напутать, заблудиться, но выбирать не приходится, буду стараться быть внимательнее. Почему направляюсь в Минск? Потому что из имеющихся сведений профессора Дорнера это единственное место в Лабруме, где еще живут люди, мне нужны свидетели.

На расстоянии пяти – семи километров от границы начал проявляться рыжий туман и чувствоваться запах металла (привкус во рту), что подтвердило имеющуюся информацию. Туман – нечто вроде очень мелкой пыли, неразличимой глазу, имеет оранжевый оттенок, становится плотнее по мере удаления от границы, скрывая небо и диск солнца. Какую природу он имеет – непонятно, нет возможности это определить, предположительно – что-то химическое, какое-то испарение, загрязнение или подобное. Известно, что он не смертелен, не вызывает мгновенной смерти, но не исключено, что ядовит и может отравлять организм.

Пока свидетельств жизнедеятельности людей не видно совсем, практически сразу у границы начался густой смешанный лес. Растительность дикая, буйная, тем более сейчас лето, зелени очень много, не замечено признаков мутации или увядания. При этом животный мир, судя по всему, скуден, за сегодняшний день мне попалось на глаза всего несколько небольших птиц, насекомых тоже мало (в основном мухи и гнус).

Ночью было очень не по себе, скажу прямо – страшно, так и не уснул. Хоть морально готовился к тяжелым условиям, но в таком дремучем лесу, без людей, а их не встречу еще долго (встречу ли вообще?), одолевает жуть. Когда стихает ветер, то наступает глухая тишина, не слышно никаких посторонних звуков, словно животных нет абсолютно, ни шабуршания, ни кваканья, ни чириканья, ничего такого, даже комары не звенят, а ведь лес – должны быть. Не знаю, дикие животные, конечно, опасны, но вот такая глухая тишина еще страшнее. Днем хотя бы есть эти мелкие птицы, иногда муха прожужжит, а к вечеру все совершенно затихает – и ты один, может на сотни километров. Испытываю колоссальное нервное напряжение, кажется, на фоне этого появляются галлюцинации. Как будто что-то огромное наблюдает за мной, может быть это лес, может быть тут все же есть какое-то скрытое видеонаблюдение.

Продолжаю путь в столицу. Из-за густой растительности это делать тяжело, дорог нет, они совсем заросли, строения тоже отсутствуют, точнее они полностью разрушены, только остатки. Рыжий туман оседает мельчайшей пылью на железных деталях и конструкциях, которые, правда, встречаются крайне редко, на других поверхностях осадка не обнаружено. Пыль оседает заметно, то есть визуально видно, как она постоянно оседает на металл, необычное явление, подобного ранее не видел, но с металла, очевидно, пыль испаряется, потому что толщина слоя обычно небольшая и постоянная, а должно ее быть огромное количество при таком постоянном движении.

Наверное, стоит рассказать, как проник в Лабрум, довольно остросюжетная и детективная история. […] и вот мы уже увидели Стену, если бы не Майер, не представляю, как бы мы преодолели посты десятикилометровой, а тем более пятикилометровой зоны. Стена по-настоящему огромна, ее высота не меньше двадцати метров, с семиэтажный дом, это глухой бетонный забор по всему периметру зоны, вверху есть довольно массивный карниз, он свисает как губа, каждые пятьдесят-семьдесят метров на конце стены торчат прутья, длинные штыри, вероятно, они формируют магнитное поле там наверху (дополнительная защита и сигнализация). Сейчас мы втроем переодеваемся в форму наших пограничников, Майер прощается и идет назад подчищать за нами следы. Направляемся к русским пограничникам. По легенде в пятикилометровой зоне постоянно что-то движется и мы, пограничники Альянса, хотим узнать нет ли с их стороны каких-либо необоснованных действий или это всего лишь дикие животные. […] я бегу со всех ног, чтобы догнать поезд, это единственный шанс, не догнать его сейчас – значит все испортить, провалить, когда только на то, чтобы узнать время отправления состава, было потрачено несколько месяцев работы десятка людей. […] Вот он мост, сейчас за поворотом поезд начнет набирать скорость, мешкать нельзя. Прыгаю, скатываюсь по обрыву, еле успеваю остановиться, чтобы не свалиться в реку.