Анна Величко - Дневник бороздящей ад

Не сдержавшись и ударив консервной банкой по ступеньке, я всхлипнула, после чего сунула ее обратно, завалив остальными вещами, и выпрямилась, не понимая, зачем вообще раскрыла недра рюкзака. Там не было ничего нужного или интересного, кроме…

«Все хорошо. Я дома. Весь город теперь – мой дом и моя квартира. Здесь не слишком уютно и даже одиноко, но я не чувствую себя плохо… У меня есть консервы в конце концов. Я их пересчитала, когда пыталась открыть о ступеньки.

Две банки фасоли (белой, вот дрянь). Одна банка горошка (самого гадкого). Одна банка кукурузы (моей любимой). Две банки с консервированными ананасами.

Скука смертная. Я и не знала, что у меня так много еды на самом деле. Подумать только… Я не догадалась ее посчитать перед тем, как сложить в рюкзак.

Никогда не чувствовала себя столь глупой.

Солнце такое красивое… Все больше мир я вижу в черно-белых тонах, это уже не кажется мне смешным, это пугает меня. Действительно пугает. Разве может все становиться таким серым с течением времени?

Я, оказывается, могу писать очень длинные заметки. За этот день я исписала уже половину своего дневника, наверное. Шесть страниц… Уже семь».

Вновь хранитель всех моих тайн оказался средь одежды, фотоальбома и консервов, а я побрела дальше, преисполненная ничего иного как едкой, сухой скуки. На смену моего былого подобия активности пришла настоящая апатия, в которой я задохнулась мгновенно, словно оказавшись на дне.

Когда тихий хрип привлек мое внимание, я как раз терла свои грязные, перепачканные желудочным соком колени. Повернув голову в направлении звука, я увидела окно первого этажа какого-то дома, открытое. Из него наполовину свесилась вниз «девочка» с удивительными рыжими волосами, что неровными кудрями торчали во все стороны.

Приглядевшись к больной, я поняла, что у нее нет нижней челюсти. «Девочка» истошно хрипела, но ничего не предпринимала, даже не двигалась толком, и просто лежала наполовину в квартире, наполовину на улице, выставив на обозрение свои белоснежные глаза, покрытые тонкой пленкой.

Она не будет против, если я… загляну к ней? Да, загляну. Мне кажется, это не будет самым страшным из моих «грехов», которых уже к вечеру наберется с добрую сотню, даже тысячу.

Я ведь не собаку съедаю, право дело

Тем более, собака после съедения, судя по всему, может встать и побежать дальше, словно совершенно жива и здорова, да и вообще не тронута.

Перекинув рюкзак на другую сторону окна, я с трудом смогла подтянуть себя вверх и оказаться на подоконнике, едва не потеряв свою обувь, что зацепилась за острый край какого-то кирпича. Локти дрожали и предательски готовились сломаться под моим не самым большим весом.

– Так тихо… – я проговорила это, рассевшись на окне, нелепо пытаясь отдышаться. Когда ноги начали затекать, мне удалось опустить их на пол, но вставать я не стала, замерев, запрокинув голову, чуть ли не фыркая от ощущения спокойствия.

«Девушка» все еще лежала рядом со мной, не двигаясь и хрипя.

Сомневаюсь, что ей сейчас здесь хоть что-то интересно.

Комната, расстилавшаяся пред моими глазами, была скудна на мебель, а пол ее был вымазан характерными для всех больных жидкостями. Двуспальная кровать с изрезанными, изорванными простынями и одеялами стояла у стены, напротив нее располагался шкаф с распахнутыми дверцами, из которого вывалилось все его разноцветное содержимое. Кучка перьев лежала поверх растерзанной подушки, а дверь украшала собой пол, будучи… выбитой.

Меня все это не интересует, мне нужен только холодильник. В этой комнате его нет, а это значит, что я должна искать дальше.

Прекратив сидеть на подоконнике и встав, я вновь водрузила рюкзак себе на плечи, после чего мельком глянула на рыжеволосую «девушку» и нервно сглотнула, ощущая привкус кислоты и соли во рту.

– Прости… – нехотя я отвернулась от всего этого зрелища, вытерев рот уголком рукава толстовки, на вид которой мне пришлось наплевать вопреки внутренней брезгливости, что заставляла внутренности сжиматься тугим комком.

Мелкими шажками я направилась в сторону кухни, что находилась прямиком за дверью, обогнув ванную, в которую вел еще один дверной проем.

Прямоугольный стол, с которого кто-то сорвал желтоватую скатерть и бросил последнюю в углу, был пуст и чист, а кухонный диванчик был завален столовыми приборами: вилками, ножами, ложками, выглядывал и край штопора. Холодильник стоял у стены, невысокий и пузатый. На нем висело с десяток разномастных магнитов, изображавших маленьких животных, страны и улыбки.

Мне не нравилась вся эта картина. Она была слишком спокойной, она находилась в контрасте с тем, что мне пришлось пережить за этот слишком длинный, беспорядочный день.

Все такое… живое.

Противно от этого.

Я дернула на себя дверцу холодильника, ожидая отыскать в нем хоть что-нибудь съестное, но от увиденного лишь повалилась на пол, издав испуганное сипение, в горле в одно мгновение стало сухо, что-то булькнуло в груди. Ноги сами понесли меня назад, и только когда мой затылок соприкоснулся со столом, я застыла на месте, запрокинув голову и изучая содержимое открытого.

Что-то скрюченное и склизкое, столь похожее на мертвеца и, впрочем, бывшее мертвецом, вывалилось на пол безжизненным мешком из холодильника, распространив гамму наихудших запахов тухлого мяса и плесени, рассыпав вокруг себя комья белоснежных червей. Рой мух закружил по кухне, а я сидела, упираясь затылком в стол и чувствуя пот, что ледяными струями бежал по моей спине.

Только не говорите мне, не говорите мне, что это… Я не вынесу, я ведь понимаю, что это необоснованно и глупо, держать кого-то в холодильнике, потому что он умер… Или потому что умер ты…

– Не двигается… – тошнота вновь переполнила меня незабываемым ощущением кома в горле, но я, скривившись, поднялась, опираясь на стол, после чего села на край дивана и изо всех сил заехала самой себе по левому колену кулаком, пытаясь сосредоточиться. Слезы потекли у меня из глаз, обжигая натертую, покрасневшую кожу век.

Труп лежал на полу, маленький и скрюченный. Он казался особенно скользким в слабом свете солнца. Кожа его блестела и отливала серой гнилью.

Просто не надо смотреть в его сторону… Это ведь просто. Поищу в ящиках что-нибудь…

Схватившись за эту мысль так, как стоит хвататься за соломинку утопающему, я кинулась к ряду ящиков и тумб, обогнув скрюченное нечто по дуге. Мои пальцы дрожали, когда я открывала все дверцы, которые только могла, вываливая на пол все, что мне удавалось найти.

Здесь были макароны, какие-то крупы, сода, соль, мука. Все это летело на скользкий, чистый линолеум и оставалось на нем, пока я не выгребла все до конца, опустившись перед этой мешаниной пакетов и открытых пачек на колени.