Анна Величко - Дневник бороздящей ад

Больной замер, даже прекратив дышать, а остальные: «девушка», «подросток», «мужчина» искаженной походкой направились в сторону упавшей коробки, молча при этом.

Двигались они словно птицы. Шаги их были мелкими и редкими.

«Девушка» в красивой одежде светло-синего цвета, испачканной кровью, опиралась о полупустую полку, когда шла, а дыхание ее, особенно резкое и какое-то звериное, врезалось мне в память, когда я на подкашивающихся ногах обошла их по широкой дуге и опустилась на пол, замерев сидя спиной к кассе. Холодный пот струился по моей коже ручейками.

Черт… Черт, черт, черт… Я не хочу это видеть…

Что-то небольшое и крайне ободранное скрипнуло дверью, покидая злосчастный магазин, а я смотрела ему вслед, видя лишь слабые виляния хвоста «собаки».

– Уроды… – чувствуя напряжение в собственном голосе, я медленно вдохнула и выдохнула, понимая, что вновь привлекла к себе лишнее внимание. Воздух покидал мои легкие, чуть ли не заставляя их трещать, столь сильным было мое напряжение в момент, когда полные ненависти и едкой пустоты взгляды пробежались по мне.

Вся эта ситуация была столь дикой, что мои ноги тряслись, даже когда я была на полу, норовя унести меня куда подальше.

А где-то там, за полками, лежало что-то обглоданное и совсем не живое. Скорее, оно было полностью мертвым. Мертвым до той степени, до которой добрался только истинный не-жилец.

Только не говорите мне… Прошу, не говорите мне, что есть и те, кто не стал больными… Я этого не переживу, не переживу… Дайте мне надежду… Дайте мне хоть что-нибудь, я не могу жить, зная, что есть те, для кого все это – простуда, для кого все это – ерунда. Не показывайте мне тех, кто могут прийти домой и увидеть себя нормальных…

Пожалуйста…

Но к кому я обращаюсь?

Слезы. Я не смогла перестать плакать, но мне удалось заглушить любые стоны со своей стороны и попытаться достать себе поесть.

Давясь собственными рыданиями и пытаясь не смотреть на пол, я поднялась, упрямо отворачивая голову от незабываемого зрелища чего-то растерзанного, жалкого и мертвого.

Полки не были полны. Всякий мусор вроде дезодорантов и бритв валялся на них, поэтому что-то хоть самую малость съедобное мне удалось отыскать не сразу.

Морозильники в углу были выключены, ароматы мокрых тряпок и тухлого мяса смешались с плесневым запахом талых грибов. Фруктовые ряды были полны жухлой снеди, которую гниль тронула пусть и в меньших масштабах, чем некогда замороженную пищу, но все же тронула.

На полках с консервами была жгучая пустота, макарон не было вовсе. Неведомые посетители успели расхватать и кошачью еду, и все корма, и детское питание…

Ничего… Это глупо! Я не могу здесь быть… Они смотрят… Они больны…

Опираясь о полки дрожащими руками, я шарила везде, докуда могла дотянуться, но чувствовала пальцами лишь сухой, холодный пластик, дерево и пустоту, что чуть ли не звенела, но вместо этого откладывалась в моем мозгу шарканьем чужих подошв.

Я не была самой громкой здесь, но и самой тихой не являлась, потому внимание больных, что временами изучали все свое окружение пустыми взглядами, стало тем, что преследовало меня, куда бы я ни уходила.

Хоть что-нибудь должно было остаться… И кто все это вообще брал? Кто набил свои карманы консервами и макаронами, не оставив ни мне, ни другим ни капли?

Чертовы мародеры…

Отчаяние. Я давно познакомилась с ним, оно стало тем, что толкало меня вперед на протяжении всей моей болезни. И сейчас оно вновь пришло и смешалось со слабой надеждой, что опаляла мой разум изнутри.

Ничего не было. Черствый хлеб в прозрачных пакетах, там же хрустящие тараканы с ломкими ножками, рядом бритвы, отсыревшие спички, зажигалки…

Люди, когда еще были не совсем нездоровы, расхватали все съестное, оставив после себя лишь мусор в виде пустых оберток, корок и насекомых.

А потом все они подхватили эту заразу, витавшую в воздухе, этот… вирус, болезнь. Они ее подхватили, чтобы запечатать в своих домах и своих нерабочих холодильниках то, что могло бы спасти мою несчастную жизнь…

Они убили мое право расхищать полки магазинов, растащив все их содержимое первыми!

Одна-единственная найденная бутылка с водой, с которой я с тихим хрустом скрутила крышку, наполнила мой желудок спасительной прохладой, когда мои ноги подкосились, и я оказалась сидящей на полу.

Пожалев о том, что прихватить подобное из дома я не смогла – сил ждать, пока столь необходимая для выживания жидкость наберется, не было, я фыркнула, запрокинув голову и отдавшись собственным мыслям.

Зато вместо воды я взяла очень много консервов, которые даже открыть не могу… Это было глупо… Теперь придется постоянно искать…

Хотя это все было моим выбором. Осознанным.

Теперь мне просто нужно идти куда-то.

Смех хриплым лаем вырвался из моего горла, и я, не сдержавшись, вцепилась зубами себе в рукав толстовки, давясь собственным хохотом, что перерос в истерическое икание спустя минуты моих затыканий самой себя.

И все это происходило под острые, ненавидящие взгляды «людей», что рыскали вокруг меня, нисколь мной не интересуясь, но при этом временами наблюдая своими внимательными глазами, в которых отражалась сама пустота.

Они шатались, шатались страшно, при этом двигаясь крайне неестественно и дергано.

Вблизи было видно, что все их мышцы напряжены, а вены чернеют под белой, полупрозрачной кожей неприятными сетками.

Вокруг меня были не люди, нет. Это были…

Звери. Настоящие звери ведут себя именно так в дикой природе. Они ходят, не могут расслабиться и ищут, бесконечно ищут то, чем можно пообедать.

А у меня страшно болит все внутри на самом деле. Нутро мое, смоченное ледяной водой, хочет вывернуться наизнанку и вылить все, чем его напоили, на пол.

Не дам ему это сделать… И так противно.

Все во мне сжалось в тугой ком, когда вновь пришлось вставать и идти против собственной воли. Против собственных возможностей.

Вся напряженная, едва живая, я попыталась брести прочь, но, вспомнив о ноже для консервных банок, застыла на месте и обернулась, нос к носу столкнувшись с бесшумно замершим позади «мужчиной», чьи бездонные белесые глаза были готовы выкорчевать мне душу с корнем.

На лице его не было никакого выражения, оно поражало пустотой и какой-то нелепостью. Ноздри больного дергались часто и прерывисто, дыхание было сладко пахнущим и гадким одновременно. Сосудистая сетка окружала левый глаз на лице «мужчины» темным пятном синяка.

Я сделала шаг назад, и дверь поддалась, выпуская меня наружу, на улицу, на пропахший кровью холодный воздух.