Евгений Попов - Колыбельные пьесы для чтения

Побежала на лестницу, потом вниз, скорей, скорей! А они все тоже выбежали на лестницу, стоят, человек семь, и сверху кричат:

– Вернись! Вернись! Потом будешь проситься, не возьмем!

А я им машу рукой-то:

– Потом я, потом…

– Потом не возьмем. Вернись!..

– Я потом, потом…

Выскочила я. Ну, думаю, надо молебен в Лавре заказать. Села на троллейбус, а он до Лавры-то не едет. Доехали до Невского. Хочу пересесть на «семерку». А народу-то много, тьма народу. Я в переднюю дверь, а меня какой-то парень не пускает:

– Куда ты, бабушка, – вон сколько народу!

А парень такой симпатичный и пиджачок на нем коротенький, не пускает и все.

– Пусти! Мне в Лавру надо! Мне сорокоуст заказать!

– Да закрыта Лавра-то!

– А ты кто такой?

– Да я староста там!

– Врешь!

– Да не вру, вот ключи у меня в сумке!

А сумка у него маленькая такая, на животе. Показывает ключи.

– Чего ты так рано закрыл-то? Еще второй час всего!

– Да в монастырь мне надо. Матери молебен заказать. Давай и тебя запишу.

– Я тебе деньги-то вперед не дам. А ну как обманешь!

– Ладно, деньги потом отдашь.

– Отдам-отдам. Как звать-то тебя?

– Записывай: Николаев Петр Николаевич. Спросишь, там знают.

– Найду, милый, дай тебе Бог здоровья.

– И тебе, бабуся, дай Бог.

Приезжаю в Лавру на второй день. Спрашиваю, не знают такого.

– Да вы посмотрите в своей книге, может, там он есть, не может не быть. Он сам мне сказал: Николаев Петр Николаевич.

– Нету, бабушка, у нас такого.

– Ну, что вы не хотите посмотреть. Должен он быть!

– А-а, так тебе, наверно, в академию надо пойти. Он там, наверно, работает.

– Где же эта Академия? Как туда пройти?

– Выйдешь, – отвечают, – пройдешь налево через дворы и потом направо повернешь. Там и Академия.

Прихожу в Академию. Спрашиваю. И там такого не знают!

– Да не может быть! – говорю.

Они же опять:

– Нету! Нет у нас такого!

А рядом мужчина стоял, слушал меня. Я ему рассказала все, как было. Он священником оказался, только без облачения, в простой одежде. Пошел куда-то, приносит икону. Спрашивает:

– Он?!

Смотрю:

– Он! Он, батюшка!

А это, оказалось. Целитель Пантелеймон был!

– Ну, теперь, – говорит батюшка, – ты должна пойти в Лавру и заказать сорокоуст.

Хотел он сказать, что на год должна заказать, да видит, что денег-то у меня столько нет. Заказать на четыре месяца велел.

Вот и отдала я долг Целителю Пантелеймону. А операцию так и не пришлось делать. Уж тридцать шесть лет с тех пор прошло, десятый десяток живу. Слава тебе, Господи! Слава тебе!

Вот так я проверила! Ох, батюшки! Чуть не проехала, дура старая!

Бабуля засуетилась, схватила свою сумку и засеменила к выходу.

Николай: —Смешная … Посмотрел в окно. Ну, бывай. Телефон мой у тебя есть, адрес тоже. Звони, заходи. Да и Новый год, Рождество не за горами. Думай! Может, вспомним годы молодые…

Василий:– Что ж, может, и вспомним. Правда, надо подумать. Валентине привет и скажи, что за мной должок – бутылка шампанского. Карпов ведь тогда проиграл Каспарову… А жаль…

Николай:– Еще как жаль! Каспарову, наверно, ферзём в голову кто-то заехал и он на этом ферзе в политику сполз. Будь здоров!

Двери смыкаются. Трамвай идет дальше.

Разговорчивый подсаживается к Мрачному и продолжает свой рассказ.

Разговорчивый: —Так вот. Из-за неё, этой голой правды, даже автомобиль начинает трястись, или дорога становится горбатой и ребристой.

Привыкли ведь люди ездить на ровных шарикоподшипниках. А тряски и вибрации механизмам и людям противопоказаны.

А тут я усаживаюсь в автомобиль и начинаю работать вибростендом, вызывать непропорциональную душевному спокойствию тряску.

Начну, к примеру, про американцев, так некоторые начинают даже коростой нервной покрываться – так им обидно про американцев такое слышать. Про китайцев заведу – желтизна на лицах возникает аномальная.

Разговорчивый: – ( То встаёт, то садится)) Один друг мой, после такой поездки, в баню перестал приглашать. Вернее, перестал обещать пригласить. Пока строил – приглашал. Построил – перестал приглашать.

Вызвал я себя на суд общественности и, как положено было раньше советскому человеку, пропесочил себя по всем статьям давно несуществующей Конституции. Вынес резолюцию о Беловежских во мне соглашениях. Так, мол, и так. Немедленно пересмотреть. Исправить. Войти в границы. Быть достойным.

Так вот. Стал я прислушиваться к происходящим во мне процессам, исходящим из пунктов резолюции.

Патриот во мне стал говорить о том, что документа по Беловежским соглашениям не сохранилось. Говорят, что в библиотеке американского Конгресса, возможно, можно найти, если запросить.

Внутренний либерал стал доказывать необратимость новой моей конституции. Она зависит от возраста, но не зависит от пола, которых теперь обнаружено – представьте! – уже целых пять! А скоро найдётся ещё парочка.

От такого внутреннего раздрая я чуть совсем не опупел и написал письмо батьке Лукашенке.

Кондуктор: —Обводный канал!

Разговорчивый: – Вот, мол, Батька, стоит у меня на даче минский холодильник 1962 года рождения и работает хорошо. Правда, сильно морозит, потому что термопара в нём слиплась со временем, как наши народы слиплись в своём культурном единстве. Поэтому считаю, что наша дружба не помешает мне преодолеть внутренние противоречия и раздвоенность мою. Мол, все мы живём на острове Евразия. Наш общий рынок победит и происки Збигнева Бжезинского (его корни, между прочим, тоже на нашем острове остались) и иных недружественных академиков и сольются в один хороший гимн человеческой цивилизации.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.