Андрей Sh - Неделимое. Pro-любовь…

А самым затратным и, по большому счёту, единственным безопасным вариантом проникновения оставалась околоземная орбита. В первый же год Сечения космические программы ведущих стран переориентировались на многофункциональные пассажирские и транспортные перевозки. Махнуть шаттлом на недельку в Майами какому-нибудь малазийскому миллиардеру – вроде бы ничего, но в пересчёте на вчерашнюю реальность, когда мечталось о звёздах, как о достопримечательностях, – не забалуешь. Сколько могло стоить путешествие смертному? Не бюджетный отдых в крошечном Тае, а воссоединение с семьёй на просторах рассечённой родины? Что говорить, и у тех, кто жил далеко от злосчастной долготы и никак не пострадал от митоза, вдруг проснулась необъяснимая тяга соприкоснуться с «той стороной». Блажь, разумеется, но «за ваши деньги…» Утраченная тактильность – вот, что обеспечивало сверхприбыли. Доставка грузов не приносила такой доход, и ни к чему была, с точки зрения большой экономики. Как ни странно, общие нефте-, газо-, водопроводы, канализации, электрические, тепловые сети, кабельные, эфирные и прочие коммуникации продолжали функционировать и не причиняли особых неудобств (не беря во внимание возросшие аппетиты монополистов, конечно, сложную эксплуатационную логистику и поголовную нищету примеридианного населения). Если кто-то чего-то и перевозил, то опять же в частном порядке, поскольку передать на Земле отдельные предметы не получалось: они попросту исчезали, как та бутылка, которую в сердцах швырнул Егор (мы пробовали привязывать к коту разные мелочи – игрушки, бантики, столовые ложки, но они испарялись, как только зверь пересекал черту). Вот и переправляли орбитой в основном золото, драгоценности, необработанные камни, шедевры искусства, технологии в виде приборов и механизмов, архивы. Понятно, лазеек хватало: при марже перелёта в десятки миллионов долларов контрабанда и коррупция процветали. Стоило пограничникам не закрыть на что-то глаза, разгорались увлекательные криминальные, а то и шпионские скандалы.

У остальных, неискушённых орбитами, оставалась одна надежда – цыгане. Уж не знаю, по какому великому предназначению изгои оказались избранными: они, и только они получили право беспрепятственно ходить туда и обратно. А специально подготовленный кочевник мог перенести за меридиан человека весом, не превышающим половины его собственного: ребёнка или высохшего старика. Но и здесь возникали нюансы. Во-первых – цена. В первое время она зашкаливала неистово: доходила до ста тысяч долларов за килограмм живого веса. Продавали квартиры, машины, ценности – всё продавали, только бы воссоединить грудничка с матерью. Что говорить о годовалых, о детях постарше? Не хватало – морили голодом. Ромы не делали скидок ни бедным, ни богатым. И только сейчас, когда отладилась космическая программа, и толстосумы решили не рисковать, цыгане переориентировались, радикально снизили ставку, привязали к золоту, верные роковому металлу: шестнадцать тройских унций за килограмм. Сурово, конечно, учитывая, что расчёты производились именно в золоте, а купить его в чистом виде по сносной цене на спекулятивном рынке было практически невозможно. Оттого и нищали, вымирали и криминализировались примеридианные территории.

Риск – во-вторых. Цыгане не давали никаких гарантий успешности перемещения: обычный, здоровый ребёнок мог погибнуть в двух случаях из десяти, стать растением или потерять память – в трёх. Обоюдно, впрочем: эта же участь постигала и переносчиков при неудаче. Они и без того истощались настолько, что восстанавливались по несколько дней, а то и недель, как выдоенная алкоголем печень. Тем и объяснялась невероятная стоимость услуг. Казалось бы, всего один шаг, какие-то секунды судьбы… И никто не знал ни механизмов, ни закономерностей. Насколько возможно (насколько ромы подпускали к себе), пытались выяснить учёные, предположив, что дело в генетике. Неубедительно.

Кто бы взялся определить чистокровность бродяги по его неразборчивой родословной с бесконечными ассимиляциями? В итоге кочевников осудили конфессии, а правительства объявили их нелегалами, хотя и не трогали, и традиционный криминал самоустранился от любых контактов: наземный транзит оказался и вне закона, и вне сферы общественных интересов. Как, например, никого не волнует терроризм, пока не приходит в твой дом. Но отчаявшиеся люди продолжали верить, продавая последнее, и рисковать, доверяя жизни рулетке.

В таборе нас принимали тепло и даже сочувствовали. И мы с Машенькой неплохо относились к бродягам, несмотря на условности меридиана. Это были свободные кочевники-люли из Средней Азии, которые редко забирались дальше Урала. Традиционных же, безуспешно одомашненных «сибирска рома» 7, переселённых из Прибалтики Елизаветой и из Крыма Сталиным, в Восточной Сибири насчитывалось около полутора тысяч человек (выкопал в процессе изучения «противника»). Понятно, отчего так эпизодически они возникали на улицах города, предпочитая наркоманские околотки и депрессивные окраины. Теперь же привычные советские цыгане исчезли вовсе. Во-первых, пришлые осознанно отказались от наркотрафика, дабы не конфликтовать с властями, и в пользу более надёжных вложений. Ходили слухи, что азиатский клан – лишь мизерная часть зарождавшейся на Ближнем Востоке империи, чуть ли не на Земле обетованной, а доходы от перемещений шли в общий котёл, далее инвестировались в наиболее привлекательные секторы экономики: безродное племя-де, обладая реальным золотым запасом, на корню скупало сырьевые и высокотехнологичные бизнесы по всему миру. Во-вторых, сибирские цыгане не считали люляек 8родственными и имели стойкую маргинальную зависимость, далёкую от киношной романтики, и это мешало деликатным восточным люлям культивировать доверительные отношения на вверенном участке. И, скорее всего, засвеченные иркутские «братья» переметнулись на другую точку меридиана. Аплодирую кочевой логистике. Подобным, до Божественного Сечения, могли похвастать разве евреи или вездесущие китайцы. Хотя… всегда найдётся кто-то более важный, стоящий за кем-то менее важным.

Мои же наблюдения полностью совпадали с бесхитростной оценкой двухлетнего ребёнка, девочки, что важно, которая, попадая в табор, тут же забывала агрессивные отцовские эпитеты: люди-люли были внешне красивы, дружелюбны («касивы», «дурзя»), немного театральны и во многом, если не во всём, разрушали устоявшиеся стереотипы. Мужчины выглядели согласно статусу вольных домоседов: кто в привычном образе «неуловимого» Яшки 9в яркой рубахе с широким воротом, в короткой жилетке, атласных штанах, туго схваченных широким поясом, в хромовых сапогах и с огромной серьгой в ухе – наверное, служили визитной карточкой; те, что помоложе, носили спортивные куртки, треники и стильные кроссовки на босу ногу – «конкретная» пародия на девяностые; а иные слонялись в заношенных халатах поверх грубой льняной одежды и в тюбетейках с вышивкой – простолюдины из «Али-Бабы». Их певучие зычные голоса, чем-то похожие на мяуканье тайцев, обманывали: не разберёшь, кто именно гоняет или поучает непоседливую ребятню – прыщавый юноша или уважаемый всеми ром. И стар, и млад одинаково в тонусе, а статус определяли только седые волосы. Женщины по восточной традиции облачались в длинные узорчатые платья, бесформенные, как простынки на себя рядили, а некоторые и голову покрывали цветными хиджабами. И на подбор: от условных пятнадцати до гипотетических тридцати. Стройные, гибкие, с тяжёлыми чёрными косами, унизанными бисерными и золотыми шнурками. Выстроились бы в ряд, легко сошли за горем щедрого сластолюбивого падишаха, настолько их смуглые упругие лица оттеняли свет улыбок и жгучие, внимательные, жадные до жизни глаза – сквозило в них что-то гиенистое. Владелица цветника и глава клана, как водится, уважаемая старуха Лила 10(собственно, единственная пожилая дама в таборе), деятельная бабка корсарской наружности с болотными от насвая 11зубами и со слегка ехидным сморщенным ртом, на деле представала добрейшим и обаятельным существом, как минимум, для Машеньки: та не слазила с крючковатых жилистых рук и постоянно выковыривала конфеты из карманов дырявого фартука. Папаша бы убил за такую «дружбу» обоих. Особенно за конфеты. Но, к счастью, Егор не знал, что наши прогулки зачастую приводили к цыганам, малышка же ничего не рассказывала: и не то, чтобы я запрещал или боялась. Просто переставала любить отца… Плохо это – переставать любить.