Александр Островский. - Бешеные деньги

Лидия.Ну, как хотите, только дайте.

Глумов.Теперь не могу, извините. Помните, вы сказали, что мне никогда вашей руки не целовать? Я злопамятен.

Лидия.Целуйте.

Глумов.Теперь уж поздно, или, лучше сказать, рано. Подождите меня год, я приеду целовать ваши ручки. Я завтра отправляюсь со своей доверительницей в Париж; она не знает счета ни на рубли, ни на франки, я буду ее кассиром. Она страдает одышкой и общим ожирением; ей и здесь-то доктора больше года жизни не дают, а в Париже с переездами на воды и с помощью усовершенствованной медицины она умрет скорее. Вы видите, что мне некогда, год я должен сердобольно ухаживать за больной, а потом могу пожинать плоды трудов своих, могу и проживать довольно много, пожалуй, при вашем содействии, если вам будет угодно.

Лидия.Вы злой, злой человек!

Глумов.Прежде вам эта черта во мне нравилась; мы с этой стороны похожи друг на друга.

Лидия.Да, пока вы не переходили границ, а теперь прощайте.

Глумов.Прощайте! Я уезжаю со сладкою надеждой, что в год вы обо мне соскучитесь, что вы меня оцените и мы, вероятно, встретимся, как родные.

Лидия.Довольно, довольно!

Глумов.До свиданья.

Телятев.Прощай, Глумов. Счастливого пути! Вспомни обо мне в Париже: там на каждом перекрестке еще блуждает моя тень.

Глумов.Прощай, Телятев. (Уходит.)

Входит Надежда Антоновна со клянками, за ней горничная с подушками, кладет их на диван и уходит.

Лидия, Телятев, Надежда Антоновна.

Надежда Антоновна.Тебе надо лечь, Лидия, непременно. Напрасно ты себя, мой друг, утомляешь! По лицу твоему видно, что ты ужасно страдаешь. Я так и мужу сказала. Он сейчас придет. Вот твой спирт и капли, которые тебе всегда помогали.

Лидия (ложится на подушки) . Как он вас принял?

Надежда Антоновна.Очень вежливо, хотя довольно холодно. Он спросил, серьезно ли ты больна; я отвечала, что очень. Что вы, Иван Петрович, смеетесь?

Телятев.Мне равнодушно нельзя оставаться: надо либо плакать, либо смеяться.

Надежда Антоновна.Вы не знаете ни натуры, ни сложения Лидии; она такая нервная, такая нервная… Это у нее с детства.

Телятев.Извините, я действительно не знаю сложения Лидии Юрьевны, это для меня тайна.

Лидия.Иван Петрович, вы такой болтун, вы меня рассмешите.

Надежда Антоновна.Да вы, пожалуй, в самом деле, рассмешите, а он войдет.

Телятев.Скрыться прикажете?

Лидия (томно) . Нет, останьтесь! Мне так приятно видеть вас, вы мне даете силу.

Телятев.Если вам приятно, то я не только не уйду, а, как привинченный, буду стоять против вас. Смотрите на меня, сколько вам угодно. Только позвольте мне в этой комедии быть лицом без речей.

Входит Андрей.

Андрей.Господин Васильков.

Лидия (слабым голосом) . Проси!

Андрей уходит, Надежда Антоновна оправляет подушки, Телятев подносит платок к глазам своим. Входит Васильков.

Лидия, Телятев, Надежда Антоновна и Васильков.

Васильков (сделав общий поклон) . Вы меня звали?

Лидия.Я умираю.

Васильков.В таком случае нужен или доктор, или священник; я ни то, ни другое.

Лидия.Вы нас покинули.

Васильков.Не я, а вы меня, и не простившись даже как следует.

Лидия.Так надо проститься?

Васильков.Если вам угодно.

Лидия.По-русски проститься – значит попросить прощенья.

Васильков.Просите.

Лидия.Я виновата только в том, что оставила вас, не сообразя своих средств; в остальном вы виноваты.

Васильков.Мы поквитались: я был виноват, вы меня оставили. О чем же больше говорить! Прощайте!

Лидия.Ах, нет, постойте!

Васильков.Что вам угодно?

Лидия.Вы за свою вину ничем не платите, а я могу поплатиться жестоко. Я кругом в долгу, меня посадят вместе с мещанками в Московскую яму.

Васильков.А! Вы вот чего боитесь? Вот какое бесчестье вам страшно? Не бойтесь! В яму попадают и честные люди, из ямы есть выход. Бояться Московской ямы хорошо, но больше надо бояться той бездонной ямы, которая называется развратом, в которой гибнет и имя, и честь, и благообразие женщины. Ты боишься ямы, а не боишься той пропасти, из которой уж нет возврата на честную дорогу?

Лидия.Кто вам позволил говорить здесь такие слова?

Васильков.А кто позволяет зрячему вывести на дорогу слепого, кто позволяет умному остеречь неразумного, кто позволяет ученому учить неученого?

Лидия.Вы не имеете права учить меня.

Васильков.Нет, имею. Это право – сострадание.

Лидия.Вам ли говорить о сострадании! Вы видите жену в таком положении и не хотите заплатить за нее ничтожного долга.

Васильков.Я даром денег не бросаю. Ни боже мой!

Надежда Антоновна.Я не понимаю вашей философии. Все это для меня какая-то новость, принесенная с луны. Разве платить за жену – значит бросать даром?

Васильков.Какая же она мне жена! Да она ж сама сказала, что у нее денег больше, чем у меня.

Надежда Антоновна.«Сказала». Мало ли что может сказать женщина в раздражении! Как бы жена ни оскорбила мужа, все-таки надо жалеть жену больше, чем мужа. Мы так слабы, так нервны, нам всякая ссора так дорого обходится. Горячая женщина скоро сделает глупость, скоро и одумается.

Васильков.Да она же не говорит, что одумалась.

Лидия.Я одумалась и раскаиваюсь в своем поступке.

Васильков.Не поздно ли?

Надежда Антоновна.Ах, нет! Она может увлечься, но до падения себя не допустит.

Васильков.Я знаю, что не допустила: ваша прислуга гораздо больше получала от меня, чем от вас. Но я не знаю, что спасло ее от падения – честь, или недостаток денег у Кучумова. (Лидии.) Чего же вам угодно?

Лидия.Я бы хотела жить опять вместе с вами.

Васильков.Невозможно. Вы так быстро меняете свои решения, что, пожалуй, завтра же захотите уехать от меня. Для меня одного позора довольно, я двух не хочу.

Лидия.Но вы должны меня спасти.

Васильков.Как я вас спасу? Есть только одно средство; я вам предложу честную работу и за нее вознаграждение.

Лидия.Какую работу и какое вознаграждение?

Васильков.Подите ко мне в экономки, я вам дам тысячу рублей в год.

Лидия (встает с дивана) . Ступайте вон!

Васильков уходит.