Аркадий и Борис Стругацкие - Сталкер

Сталкер и Писатель входят.

Писатель.Ну что ж, по стаканчику на дорогу? Как вы считаете? ( Смотрит на Сталкера. )

Сталкер.Нет. Не надо.

Писатель.Понятно. Сухой закон. Алкоголизм – это бич народов. Что ж, будем пить пиво.

Они подходят к Профессору, и тот спрашивает Сталкера.

Профессор.Это что? С нами?

Сталкер.Да. Ему тоже надо туда. Ничего, Профессор. Не беспокойтесь. Он протрезвеет.

Писатель.Вы действительно профессор?

Профессор.Если угодно.

Писатель.В таком случае разрешите представиться. Меня зовут…

Сталкер.Вас зовут Писатель.

Профессор.А как зовут меня?

Сталкер.Вас? Вас зовут Профессор.

Писатель.Ага. Понятно. Я – писатель, и меня все почему-то зовут Писатель…

Профессор.Известный писатель?

Писатель.Нет. Модный.

Профессор.И о чем же вы пишете?

Писатель.Да как вам сказать… В основном о читателях. Ни о чем другом они читать не хотят.

Профессор.По-моему, они правы. Ни о чем другом и писать, наверное, не стоит…

Писатель.Писать вообще не стоит. Ни о чем. А вы что – химик?

Профессор.Скорее физик.

Писатель.Тоже, наверное, скука. Поиски истины. Она прячется, а вы ее повсюду ищете. В одном месте копнули – ага, ядро состоит из протонов. В другом месте копнули – красота, треугольник а бэ це равен треугольнику а-прим бэ-прим це-прим… Вы неплохо устроились. Мне хуже. Я эту самую истину выкапываю, а в это время с нею что-то такое делается… Выкапывал я истину, а выкопал кучу дерьма. Возьмите вы какой-нибудь закон Архимеда. Он с самого начала был правильным, и сейчас он правильный, и всегда будет правильный. А вот стоит в музее античный горшок. В свое время в него объедки кидали, а сейчас он стоит в музее и вызывает всеобщее восхищение лаконичностью рисунка и неповторимостью форм… Все ахают и охают, и вдруг выясняется, что никакой он не античный, а подсунул его археологам какой-нибудь жулик или шутник. И форма у него осталась неповторимой, и рисунок лаконичный, но аханье, как ни странно, стихает…

Профессор.Вы не правы. Вы говорите о профанах и снобах…

Писатель.Ничего подобного. Я говорю о горшках. Я сам двадцать лет леплю такие горшки. И поскольку я – писатель модный, они восхищают книголюбов лаконичностью рисунка и неповторимостью формы. А через двадцать лет придет мальчик и заорет во все горло про голого короля!

Профессор.Господи. И вы об этом все время думаете?

Писатель.Первый раз в жизни. Я вообще редко думаю. Мне это вредно.

Профессор.Наверное, невозможно писать и при этом все время думать, как ваш роман будет читаться через сто лет.

Писатель.Натюрлих! Но с другой стороны, если через сто лет его не станут читать, то на кой хрен его сегодня писать?

Сталкер.А деньги? А слава?

Писатель.Деньги! Слава! Слушайте, давайте поговорим о чем-нибудь приятном! Кстати, Профессор, ради чего вы впутались в эту историю? Чего вам понадобилось в Зоне?

Профессор( несколько ошарашенно ). Н-ну… Что может физику понадобиться в Зоне? А вот что может в Зоне понадобиться Писателю – это интереснее. Деньги у вас, как я понимаю, есть. Слава – тоже.

Писатель.Женщины гроздьями. Вилла.

Профессор.Вот именно. Чего же вам еще не хватает?

Писатель.Вдохновенья, Профессор! Куда-то запропастилось мое вдохновенье. Хочу попробовать вернуть.

Профессор.А может, оно бы само вернулось?

Писатель.Не думаю. Не похоже.

Профессор.То есть, вы исписались…

Писатель.Что?

Некоторое время он молчит, затем говорит брюзгливо.

Писатель.Ведь предлагали же вам поговорить о чем-нибудь приятном…

Сталкер смотрит на часы.

Сталкер.Простите. Пора.

Они выходят из кафе. За углом застыл у обочины большой черный автомобиль. Профессор открывает дверцы. На водительское место забирается Сталкер, а Профессор с Писателем усаживаются на заднее сиденье. Сталкер оборачивается, протягивает руку.

Сталкер.Ключ, пожалуйста.

Профессор молча кладет ему на ладонь ключ от зажигания. Сталкер заводит мотор, и машина стремглав уносится по темным предутренним улицам.

Они мчатся молча. Писатель дремлет, откинувшись головой в угол, холодно блестят очки Профессора, согнулся над рулем Сталкер, пожевывая потухшую сигарету. Мелькают за окнами машины редкие огни в окнах, мокрые кусты, мокрые решетчатые изгороди…

Машина притормаживает. Поперек широкой пустынной улицы – транспаранты со светящимися надписями на трех языках: «Стоп! Проезда нет! Только по специальным пропускам». И ниже: «До въезда в Зону – 300 м».

Сталкер сворачивает машину в узкий, заросший травой проулок, затормаживает. Открывает дверцу, выходит и, прокравшись до поворота, выглядывает.

Перед ним – застава войск ООН, охраняющих въезд в Зону. Бетонные стены, узкие, как амбразуры, окна. Прожектора на крышах. Прожектора и пулеметы на башнях. Броневики с мокрыми от дождя клепаными бортами. Часовые в мокрых от дождя металлических касках. Шоссе упирается в наглухо закрытые ворота. Далее в темноте блестят под дождем мокрые рельсы. Железнодорожная ветка упирается в наглухо закрытые ворота.

Сталкер некоторое время внимательно разглядывает заставу и ее окрестности, затем возвращается к машине. Осторожно выводит ее из переулка, пересекает шоссе и спускается в пространство между шоссе и железной дорогой, а там, дав задний ход, прячет ее в заросли мокрого кустарника. Выключает мотор и откидывается на спинку сиденья.

В кустарнике у железнодорожного полотна прячется машина. За рулем, сгорбившись, сидит Сталкер. На заднем сиденье расположились Профессор и Писатель. Писатель спит, уткнувшись головой в угол. Тишина.

Сталкер оборачивается к Профессору.

Сталкер.( вполголоса ). Канистру вы не забыли?

Профессор.Полная. В багажнике.

Сталкер.А фонарик?

Профессор.Не забыл.

Писатель просыпается, мутно оглядывается по сторонам.

Писатель( зычным голосом ). А? Приехали?

Сталкер.Тише, пожалуйста.

Писатель( шепотом ). Понял… Понял… Молчу…

Пауза.

Писатель( вполголоса ). А чего мы, собственно, ждем?

Никто не отвечает ему. Писатель нервно позевывает, крутится, потом вдруг поворачивается к Профессору.