Александр Астраханцев - Звезда полынь

Валентина Васильевна. Кстати, где твой магнитофон? Что-то я его не вижу. Раньше ты хоть записи слушал.

Вячеслав. Сломался — отдал в починку.

Валентина Васильевна. Ну, хорошо, ладно. Но ужин-то хоть приготовил?

Вячеслав (мотает головой) . Нет, мама. Я ж говорю, нет ни на что ни сил, ни желания. Прости меня.

Валентина Васильевна (со слезами в голосе). Ну почему вот я, женщина, могу работать, как кляча, с утра до вечера, потом нести тяжелую сумку, а теперь еще становиться к плите и готовить ужин?

Вячеслав. Да зачем, мам, готовить? Давайте что-нибудь так поедим.

Валентина Васильевна. Я не хочу «так»! Что я скажу отцу, когда он придет поздно и усталый? Я не привыкла жить кое-как! Я знаю, что я обязана сделать, и я сделаю! (Берет сумку).

Вячеслав. Мам, знаешь, что я подумал?

Валентина Васильевна (устало). Что?

Вячеслав (оживляясь) . А давайте поедем все в деревню?

Валентина Васильевна. В деревню? Зачем?

Вячеслав. Жить, работать — как бабушка с дедом! Ты, я, папа! Землю бы взяли… Я бы сам уехал, но один я просто пока не могу.

Валентина Васильевна. Да ты что! Как это так?.. У меня работа, у отца — тоже серьезная работа. Квартира… Да и тебе надо работать, чтоб глупые мысли не приходили!

Вячеслав. А вот скажи: сделали вы с отцом в жизни хоть одно доброе дело? По-настоящему доброе?

Валентина Васильевна. Ты меня просто в тупик ставишь… (Раздражаясь). Между прочим, мы с твоим отцом всю жизнь честно работаем! Чего тебе еще?

Вячеслав (безнадежно машет рукой). Ах, ладно… Иди, мама, исполняй свой долг.

Валентина Васильевна (гневно фыркая). Вечно ты мне испортишь настроение! (Берет сумку и уходит).

Вячеславпродолжает неподвижно сидеть на диване, уставившись взглядом в одну точку. Рассеянно протягивает руку, трогает пальцами гитарные струны; раздается их звучание. За дверью слышен входной звонок, затем — голоса Валентины Васильевны и Павла Степановича. Спустя некоторое время входит Павел Степанович; он в деловом костюме с галстуком, но в носках.

Павел Степанович. Привет! (Неспешно проходит по комнате).

Вячеслав (уныло, безрадостно). Привет.

Павел Степанович. Что нового?

Вячеслав (пожимает плечами). Ничего.

Павел Степанович (садится на стул напротив Вячеслава, некоторое время молчит). Чем занимаешься?

Вячеслав (пожимает плечами) . Ничем.

Павел Степанович (печально). Ты не хочешь со мной говорить?

Вячеслав. А о чем говорить?

Павел Степанович, опустив голову, задумчиво кивает головой.

Павел Степанович (встает со стула, подходит к Вячеславу, кладет ему руку на плечо). Ну ладно. (Уходит).

Вячеславпродолжает неподвижно сидеть на диване.

Валентина Васильевна (заглядывает в дверь). Слава, иди мой руки, сейчас есть будем.

Вячеслав (тихо, но твердо). Мама, я не хочу есть.

Валентина Васильевна. Ну посиди с нами. Посидишь — захочешь.

Вячеслав. Не захочу.

Валентина Васильевна. Но так же нельзя, Слава!

Вячеслав (так же тихо и твердо). Оставь меня.

Валентина Васильевна. Тебе что, плохо?

Вячеслав (с отчаянием). Мама!

Валентина Васильевна. Ну, хорошо, хорошо! (Исчезает, прикрыв дверь).

Вячеславпродолжает сидеть все в той же позе. Затем, сидя на диване, начинает мерно раскачиваться взад-вперед, закрыв глаза и, постанывая, как при нестерпимой зубной боли. За стеной раздается телефонный звонок; Вячеславне слышит его.

Валентина Васильевна (заглядывая в дверь, слегка раздраженно). Ты что, не слышишь? Почему я должна еще и к телефону бегать? Возьми трубку — тебе Юрий звонит! Из Парижа, между прочим!

Вячеслав (проворно вскакивает, идет к телефону, поднимает трубку). Алло!

Юрий (здесь и в дальнейшем его диалоге с Вячеславомголос его слышен глухо, издалека, с шорохами помех). Слава? Вячеслав?

Вячеслав. Да! Да! Юра! Это я! (Оборачивается к матери, которая все еще стоит в дверях). Ма, может, дашь поговорить?

Валентина Васильевнамолча исчезает, прикрыв дверь.

Вячеслав (в трубку). Юра! Деряба! Слушаю тебя!

Юрий. Да не кричи, я тебя прекрасно слышу. Я получил твое письмо. Только что. Расстроился ужасно. Тебе что, действительно плохо?

Вячеслав. Да, Деряба, хуже не бывает.

Юрий. Понимаю: если дошло до психбольницы, значит, неважно дела. Но, Вяч, мы же говорили, когда прощались — помнишь? — тем, кто хочет что-то сделать в этом дерьмовом мире, кто хочет уберечь душу, надо много сил и мужества! А нам ведь с тобой еще надо кое-что успеть, старик!

Вячеслав. Помню, Юра! Но я отступаю! Они меня достали. Они загнали меня в угол.

Юрий. Кто «они»? Родители, что ли?

Вячеслав. Да нет, не в них дело. Они-то стараются, как лучше. Все вместе.

Юрий. Ты не можешь говорить яснее? Тебя кто-то слушает?

Вячеслав. Нет-нет! То есть всё вместе. То есть, я с людьми расхожусь. Полное непонимание. Я всегда знал, что я помешанный. Ну и что? Я ж никому не мешал: не крал, не подличал. Почему они все нас так боятся? Просто панически! Раньше сумасшедшие были божьими людьми; их устами говорил Бог, а нынешние мясники делают из этих несчастных куски сырой глины… Они убили меня, Деряба. Они оставили мне тело с желаниями, с похотью, и убили душу. Я становлюсь хамом. Тупым, ленивым хамом. Сам себе противен. Я разлюбил людей.

Юрий. Эка! Я так давно был о них невысокого мнения и чувствую себя при этом неплохо, ты знаешь! Миллионы хамов живут себе припеваючи, а ты, видите ли, не можешь! Что за чушь, Слава?

Вячеслав. Видишь ли, моя душевная жизнь… Никаких благ я не отдам за нее — я царь, я властвую; плевать, что мое царство — иллюзия!.. Впрочем, ладно, зачем на тебя своих собак?.. Ты ж с таким разговором в трубу вылетишь!

Юрий. Плевать, Париж заплатит — пусть тебя это не щекочет! Ты пишешь: «Моей душе тесно в теле — хочется выпустить ее на свободу». Как это понимать? Метафора?

Вячеслав. Нет, Деряба, метафоры исчерпаны. Прямой текст. Надо кончать.

Юрий. Не делай этого, я прошу! Ты знаешь, я ж твои письма привез сюда, показал тут ребятам из эмигрантского журнальчика. Произвели впечатление, их берут печатать, понял? Хотя, понимаю, их тут оценит дюжина человек, не больше, но я закажу перевести их на французский, средства у меня есть. Тогда посмотрим! Клянусь, я сделаю это, и я тебя заранее поздравляю с успехом!