Хорхе Борхес - Киносценарии: Окраина. Рай для правоверных

Камера скользит по длинной веренице фургонов для перевозки мебели, которые подъезжают к вилле; шарманка играет цирковой марш. Ансельми подходит к шарманщику. Это тучный, высокий мужчина; на нем чуть помятый котелок, пижамная куртка с петлями из шнура, темные широкие штаны-бомбачи, на ногах – альпаргаты. Завидев Ансельми, он в знак приветствия приподнимает указательным пальцем край шляпы, делая это под музыку, в то время как ноги его исполняют некое сложное танцевальное па.

Шарманщик. Сеньор доктор, вот и на нашей улице праздник. Такое славное утречко, и вилла «Олиден» наконец-то сдана. Мне тут шепнули, что контракт подписали чуть ли не в полночь. И вот результат – новые люди, мебель уже везут! И не спрашивайте меня, кто они такие: господа важные, но знать их никто не знает. Приезжают, глядят, арендуют и, черт возьми, тотчас вселяются. Вот он, прогресс!

Ансельми. Сколько я помню, вилла всегда стояла пустой.

Работники из фирмы перевозок открывают фургоны и начинают разгружать. Мы видим китайскую мебель, некоторые предметы напоминают те, что были в фильме в первой сцене. Появляется длинная зеркальная ширма, а также черная статуя с канделябром. Ансельми бросает монетку в стоящую на шарманке коробку из-под пастилок «Вальда». Шарманщик повторяет свое приветствие и продолжает играть.

Ансельми сидит в приемной какой-то конторы. В окно видна одна из центральных улиц Буэнос-Айреса. Вместе с ним ожидают еще несколько человек.

Секретарша. Сеньор Ансельми, инженер Ланди просит вас войти.

Ансельми, держа шляпу в руке, входит в помпезный кабинет, по-современному безвкусный. Инженер Л анди – костлявый, сутулый, лысый – собирается распечатать большой конверт, но снова кладет его на стол и встает, чтобы поздороваться с Ансельми.

Л анди. Привет, племянничек. Какими судьбами?

Ансельми. Да так… Может, ты помнишь, год назад я по поручению компании инспектировал посадки квебрахо в Формосе. Мне ведь до сих пор так и не заплатили, а как раз теперь я нуждаюсь в деньгах.

Ланди словно не слышит его. Он берет конверт и неспешно вытаскивает оттуда фотографии. Изучает их на свет, приставив руку козырьком ко лбу. Потом поворачивается к Ансельми.

Ланди. Но… Почему ты не обратился ко мне в феврале? Сейчас мое положение решительно переменилось. Я стал членом совета директоров. И именно наше с тобой родство не позволяет мне хлопотать за тебя.

Он снова разглядывает фотографии. Камера показывает их. На снимках запечатлен сам инженер Ланди в весьма фривольных позах и одеяниях.

Ансельми. Отдать распоряжение, чтобы мне заплатили то, что я заработал… Разве тут есть что-то предосудительное?

Ланди неспешно выбирает один снимок и откладывает в сторону. Потом с подчеркнутым терпением смотрит на Ансельми.

Ланди. Я так и знал, что ты не захочешь понять меня. Не зря я столько раз говорил твоей бедной матушке, что все Ансельми одинаковы.

Ансельми (поднимаясь). Мне всегда казалось, что ты недолюбливал моего отца.

Ланди. А что тебе, собственно, о нем известно? Он умер в Равенне, когда тебе и трех лет не было. Он был талантливым адвокатом, но талант свой тратил на защиту негодяев. В конце концов его арестовали, хотя, говорят, никакой вины за ним не было. Он погиб при попытке к бегству. Такая вот нелепая жизнь! А скольких слез все это стоило твоей матери! Только ради нее я хотел бы помочь тебе.

Ансельми в лифте, он беспокойно смотрит на часы. Двери лифта открываются, и Ансельми быстро идет по коридору. Толкает дверь в адвокатскую контору, где сотрудники что-то празднуют. В комнате собралось человек девять-десять, в том числе две женщины, немолодой мужчина и юноша – его сын, которого все с чем-то поздравляют. Звучат тосты. На столе стоят бутылки с сидром, стаканы, картонные тарелки с пирожными и бутербродами. Мебель скромная. На стенах висят дипломы и фотографии банкетов. В углу – книжный шкаф с юридическими справочниками.

Кажется, что приход Ансельми остался незамеченным. Все же одна из девушек наливает в стакан вино и протягивает ему.

Ансельми. Спасибо, Ракель. Я так спешил, боялся опоздать. Совсем забыл, что у нас сегодня праздник.

Ракель (мечтательно). А сын-то у нашего патрона молодец молодцом!

Совсем молодой парень, лохматый, веснушчатый, близорукий, довольно неопрятный, подходит к Ансельми и Ракели. Последняя положила бутерброд на стол: парнишка берет его, кладет сверху на кусок пирога, который принес с собой, и проглатывает все вместе.

Парень. Ну и прожорливая ты, Ракель, скоро превратишься в baby-beef, [8]и Пололо глядеть на тебя не захочет. (Он подмигивает, указывая на молодого человека, в честь которого устроен праздник, и уже серьезно обращается к Ансельми) А для вас, Ансельми, это, видно, последний праздничек здесь, так что веселитесь от души. Недаром все говорят, что у меня талант шпиона. Я углядел в папочке у шефа одно письмецо, которое касается вас.

Ансельми. И что же в том письмеце?

Парень. Куча всего. Во-первых, то, что все мы уже знаем: сынок патрона будет у нас работать. Во-вторых, это приобретение имеет некое следствие: вы, дорогой мой, вылетаете отсюда пулей; вас «благодарят за услуги и надеются, что эта вынужденная мера не слишком болезненно будет вами воспринята, с искренним уважением…» (Веснушчатое лицо расплывается на весь экран. Потом парень поднимает рюмку, пьет и исчезает)

Сумерки. Ирен ждет на станции Темперлей. Прибывает поезд. Из вагона появляется Ансельми. Камера следит за ними издали: они поднимаются по лестнице и идут по мосту. Потом выходят на широкую, обсаженную деревьями улицу.

Останавливаются у уличного кафе. Оно разделено надвое: это зал, где на бетонном полу стоят квадратные железные столики, и подсобная. Слышно танго «Ночной кутеж»; музыка летит из радиоприемника, который стоит в зале на стойке. За одним из столиков сидит шумная компания компадрес. Они выпивают и очень громко разговаривают. Расположившиеся за соседними столиками вполне приличные посетители чувствуют себя неуютно. Ирен и Ансельми усаживаются. Как уже, видимо, догадался наш читатель, эти гуляки выглядят несколько анахронично; для смягчения контраста надо, чтобы и другие посетители выглядели чуть старомодно. Легкие аллюзии на начало века помогут сделать финал эпизода более патетичным.

Первый гуляка. Тихо, Пардо Саливасо хочет сказать нам стишок.

Второй начинает произносить коплу; дойдя до последней строки, он медленно разворачивается на стуле и смотрит на публику.

Второй гуляка.