Федерико Гарсиа Лорка - Йерма

Хуан. Чтобы не волноваться, покой нужен.

Йерма. А у тебя его нет?

Хуан. Нет.

Йерма. Живи иначе.

Хуан. Разве ты не знаешь моих правил? Овцы – в загоне, женщины – в доме. Ты много выходишь. Я тебе давно говорю.

Йерма. Да. Женщины – в доме. В доме – не в могиле. А в доме стулья ломаются и простыни рвутся. У нас не так. Каждый вечер постель моя все новее, все свежее, словно сейчас из города.

Хуан. Значит, не зря я беспокоюсь!

Йерма. О чем тебе беспокоиться? Я тебя не обижаю, во всем слушаюсь, а горе мое – в сердце. И с каждым днем будет хуже. Давай лучше помолчим. Я свой крест снесу, только ты меня не расспрашивай. Состариться бы поскорей, увянуть бы, я бы тебе улыбалась и жила бы твоей жизнью. А пока что не трогай меня, не береди душу.

Хуан. Что-то я не пойму. У тебя все есть. Я посылаю в другие селения за всем, что тебе нужно. Конечно, я не без греха, но я хочу с тобой жить в мире. Я хочу спать там, в поле, и знать, что и ты тут спишь.

Йерма. Да не сплю я, не могу я спать!

Хуан. Разве тебе чего-нибудь не хватает? Скажи мне, ответь!

Йерма (пристально глядя на него). Да, не хватает.

Оба молчат.

Хуан. А, вечно одно и то же! Больше пяти лет. Я уж и забыл…

Йерма. Я не ты. У мужчины другая жизнь – овцы, яблони, разговоры, а у нас, женщин, ничего нет, кроме детей.

Хуан. Не все одинаковы. Взяла бы ты племянника в дом, я не возражаю.

Йерма. На что мне чужие дети? У меня от них руки замерзнут.

Хуан. Ты просто сошла с ума, уперлась лбом в стену, все свои дела запустила.

Йерма. Стена бесчестья пусть и будет стеною, а добрая честь – охапка цветов и свежая вода.

Хуан. С тобой один тревоги, одно беспокойство. Смирилась бы!

Йерма. Я не для того вошла в твой дом, чтобы смиряться. Вот челюсть подвяжут, руки мне сложат, в гробу и смирюсь.

Хуан. Чего же ты хочешь?

Йерма. Я хочу пить – а воды нет, я хочу в лес – а ноги не ходят, хочу вышивать – а ниток не найду.

Хуан. Ты не женщина, вот в чем дело. Тебе бы только слабых мужчин губить.

Йерма. Я не знаю, кто я такая. Не мучай меня! Я ничего тебе не сделала.

Хуан. Не люблю, когда на меня пальцем показывают. Пускай сидят по домам, и я свой дом не открою.

Входит старшая золовка и медленно идет к буфету.

Йерма. В разговоре греха нет.

Хуан. Как на чей вкус.

Входит младшая золовка, идет к кувшинам, черпает кружкой воду.

Хуан (тихо). Не могу я больше. Заговорят с тобой – молчи. Помни, что ты замужняя.

Йерма (удивленно). Замужняя!

Хуан. Думай про честь семьи. Это бремя несут все вместе.

Золовка медленно выходит.

Ее не увидишь, она глубоко, в крови.

Другая золовка с супницей в руках медленно и важно идет к двери.

Ты прости.

Йерма глядит на мужа, он поднимает голову, и глаза их встречаются.

Ты так смотришь, что мне не прощенья просить, а прибить бы тебя, запереть, я же тебе муж!

В дверях появляются обе золовки.

Йерма. Прошу тебя, помолчи. Не береди все это.

Пауза.

Хуан. Пойдем-ка обедать.

Золовки входят в комнату.

Ты слышала?

Йерма (ласково). Обедай с ними. Я не голодна.

Хуан. Как знаешь. (Уходит.)

Йерма (словно во сне).

(Глядит на дверь.) Мария! Чего ты так спешишь мимо?

Мария (с ребенком на руках входит в дом). Я, когда с ним, всегда спешу… Ты вечно плачешь!..

Йерма. Да, ты права. (Берет ребенка и садится.)

Мария. Мне жаль, что ты завидуешь.

Йерма. Я не завидую, я горюю.

Мария. Не жалуйся!

Йерма. Как мне не жаловаться, когда вы все полны цветов, а я вся пустая, ненужная среди такой красоты!

Мария. У тебя есть много другого. Послушалась бы меня, жила бы счастливо.

Йерма. Если крестьянка не родит, она – как сноп чертополоха, богом забытый сорняк.

Мария хочет взять ребенка.

Бери, у тебя ему лучше. У меня руки не те.

Мария. Зачем ты так говоришь?

Йерма (встает). Затем, что с меня довольно. На что мне руки, если не к чему их приложить? Обидно мне, стыдно мне смотреть, как хлеб колосится, ручьи родят воду, овцы приносят по сотне ягнят, собаки щенятся, все поле встает и показывает мне своих спящих младенцев, а у меня вот здесь и вот здесь не молоко прибывает, а молотом бьет.

Мария. Не дело ты говоришь.

Йерма. Вам, матерям, нас не понять. Вам что – плавай в свежей воде и жажды не знай!..

Мария. Не хотела бы я тебе повторять…

Йерма. У меня жажды все больше, а надежды – все меньше.

Мария. Нехорошо!..

Йерма. В конце концов примерещится, что сама себе ребенок. Ночью хожу кормить волов, – раньше я их не кормила, женщины их не кормят, – пойду, и кажется мне в темноте, что это мужчина идет.

Мария. Всякого можно понять…

Йерма. А ведь он меня любит. Видишь, какая моя жизнь!

Мария. Как твои золовки?

Йерма. Умереть мне без покаяния, если я им слово скажу!

Мария. А он?

Йерма. Все трое против меня.

Мария. Что ж они так?

Йерма. На душе у них не спокойно, вот и выдумывают. Боятся, что мне другой полюбится, и того не знают, что у нас в роду первое дело – честь. Заложили они мне путь, словно камни, а того не знают, что захоти я – смою их, как река.

Входит золовка, берет хлеб и уходит.

Мария. А все ж он тебя любит.

Йерма. Он меня кормит и кров мне дает.

Мария. Да, тяжело тебе… Ты помни, Христос терпел…

Обе стоят в дверях.

Йерма (глядя на ребенка). Проснулся…

Мария. Скоро песню заведет.

Йерма. А глаза у него твои… (Плачет.) Такие же, как у тебя! (Ласково подталкивает ее к выходу. Мария молча уходит. Йерма идет к двери, в которую вышел Хуан.)

Вторая подруга. Т-сс!

Йерма (оборачиваясь). Что ты?

Вторая подруга. Я тут стою. Моя мать тебя поджидает.

Йерма. У нее никого нет?

Вторая подруга. Сидят две соседки.

Йерма. Я скоро приду.

Вторая подруга. Не побоишься?

Йерма. Нет.

Вторая подруга. Ну и смела ты!

Йерма. Хоть поздно, а приду.

Входит Виктор.

Виктор. Хуан дома?

Йерма. Да.

Вторая подруга (лукаво). Значит, кофту я принесу.

Йерма. Хорошо.

Вторая подруга уходит.

Садись.

Виктор. Мне и так не плохо.

Йерма (зовет). Хуан!

Виктор. Я пришел проститься. (Вздрагивает, но сразу же берет себя в руки.)