Дмитрий Мережковский - Романтики (пьеса в 4-х действиях)

Дьяков.Нет, Михаил Александрович, уж лучше не будем ни обниматься, ни драться. Лучше попросту: если можете, дайте мне руку. Вот так. Ну, а теперь с Богом! Скорее! Варенька, пойдем Сашку укладывать.

Варенька.Нет, Коля, я так не могу. Я должна…

Дьяков.Молчи, молчи! Пойдем!

Дьяков и Варенька уходят.

Михаил и Митенька.

Михаил.А все-таки я не понимаю…

Митенька.И не трудитесь, Мишенька, – все равно не доймете… Это вам не Гегель – не «разумное действительно», к черту логику – и все шиворот-навыворот.

Михаил.Вы думаете, Митенька? (Подносит руку к щеке) .

Митенька.А что, зубы болят? Хотите платочек подвязать? А то как бы флюс не сделался. Да вы не конфузьтесь, батюшка. Эка невидаль – оплеуха подле уха! Это иногда лучше всякой логики.

Михаил.Вы, сударь, пьяны, глупы и пьяны. Убирайтесь к черту, пока я вас…

Митенька.Сделайте одолжение. (Подставляя щеки). Вот обе – в какую угодно.

Михаил.Ну. вас… блаженненький!

Митенька.Нет, стой, погоди! Не так я глуп, как ты думаешь. А что пьян – пьян да умен, два угодья в нем. Не понимаю я, что ли, с кем говорю? Ведь кто кого победил давеча – он ли тебя или ты его, это один Бог рассудит. Эх-ма, голубчик Мишенька, все понимаю! Не сердись на меня. Ведь ты сейчас с Россией-матушкой прощаешься! Уедешь – и не видать тебе ее, как ушей своих. Бунтовал здесь мальчиков и девочек – бунтовать будешь там народы и царства. Накутишь, намутишь, так что небу будет жарко. Крови отведает львенок – будет лев, искай кого поглотити. Ну, брат, счастливо! Поцелуемся – со мной-то можно, чай, – не подеремся! Аль брезгаешь?

Михаил.Нет, отчего же? С удовольствием. Вы тоже, Митенька, славный. Спасибо вас всем, за все спасибо. Не поминайте лихом. (Обнимаются) . А что, Митенька, о чем я вас хотел спросить: что это я сказал Дьякову давеча, когда он в меня целился?

Митенька.Ну, что вы… Будто сами не помните? сказали, что стрелять не будете.

Михаил.А еще что?

Митенька.Еще? А еще, – что убивать не хотите, потому что противно.

Михаил.Вот, вот, оно самое! Противно. (Помолчав). Митенька, а что, очень я тогда боялся?

Митенька.Ну, уж это вам лучше знать.

Михаил.Нет, а вам, со стороны как?

Митенька.Мне?.. Чудак вы, право, Михаил Александрович! Ну, да уж что там… Молодец, молодец, дай Бог всякому так!

Михаил.Гм, молодец? (Улыбаясь) . А знаете, я ведь, может, и очень боялся. А только я тогда совсем о другом думал…

Митенька.О другом? О чем это?

Михаил.Да вот об том самом, что убивать не хочу. Поединок, говорят, дело чести. А я не хочу убивать, совсем не хочу. Противно. И если по чести убивать надо. – ну ее к черту и честь!

Митенька.Вон оно куда! А ведь это уже на мое выходит – вот как я говорю: взять все за хвост да и стряхнуть к черту!

Михаил.Ну, может, и не все, а уж это наверное! Уж это наверное! С этого все и начинается. Тут-то оно и есть, – бунт, – такой бунт, какого еще никогда не бывало! Никогда не бывало! А ведь никто не понимает… Ну, да ничего, поймут. Надо, чтобы поняли. И я это сделаю, сделаю, сделаю!

Митенька.Ну, и сделай, ну и сделай. Мишенька! Помоги тебе Бог!

Голос Дьякова с лестницы.Михаил Александрович! Михаил Александрович!

Михаил.Иду!

Уходят.

Митенька один. По комнате пробегают люди с тюками, узлами, чемоданами. По всему дому суматоха, говор, крики, хлопанье дверей. Чей-то голос вдали: «Одеяльце забыли, одеяльце Сашенькино». Голоса на дворе: «Ну, с Богом, трогай».

Митенька (в окно кланяясь и махая платком). Счастливо! Счастливо! (Идет к столу, садится, наливает вино, пьет и наигрывает на гитаре).

Входит Дьяков.

Дьяков садится, так же, как давеча, кладет руки на край стола и опускает на них голову. Митенька продолжает взыгрывать и посматривать на Дьякова искоса. Потом встает и кладет ему руку на плечо.

Митенька.Ну, что ж, Коля, и нам пора. Лихо кутнем, такой карамболь зададим, что чертям тошно станет!

Дьяков.Полно, Митя, перестань. Уходи.

Митенька.Ну, брат, шалишь! Не уйду. Мы теперь с тобой до одной точки дошли – одна дорога – вместе пойдем!

Дьяков наливает в стакан воды и хочет пить. Митенька удерживает его за руку.

Митенька.Ты что это, сударь, вздумал? (Наливает вина) . На, пей, – здоровее будет!

Дьяков.Не хочу.

Митенька.Вина не хочешь? Ну, брат, плохо дело! (Дьяков пьет воду) . А что ты думаешь. Коля, надолго она уехала?

Дьяков.Не знаю.

Митенька.А хочешь пари держать, что года не пройдет, как вернется?

Дьяков.Прошу тебя, Митя…

Митенька.Ну, ладно, не буду. А только, если вернется, помни, брат, что это – дело Мишиных рук. Зла тебе хотел, а сделал добро. Знаешь притчу: медовые соты в челюсти львиной, – из едущего вышло едомое, и из крепкого вышло сладкое. [32]

Дьяков (идет к двери и зовет) . Лаврентьич!

Входит Лаврентьич.

Дьяков, Лаврентьич и Митенька.

Дьяков.Я уезжаю, Лаврентьич. Может быть, не скоро вернусь. Управителю доверенность вышлю на продажу усадьбы. А ты пока за домом присматривай. Да вещи пришли. Я тебе из Москвы напишу.

Лаврентьич.Слушаю-с. (Помолчав). А куда, сударь, ехать изволите?

Дьяков.Не знаю. На Кавказ, должно быть, в действующую армию.

Лаврентьич.На Кавказ! Вот что. Опять, значит, в полк? Служить будете?

Дьяков.Так, может быть.

Лаврентьич.Так-с. И усадьбу продадите?.. Батюшка, барин, Николай Николаич, отец ты наш! А мы-то как же без тебя? И не вернешься к нам?

Дьяков.Нет, отчего же? Если не убьют, вернусь. (Идет к бюро, вынимает бумагу из ящика) . Вот на, возьми, – отпускная тебе. А потом, когда справлюсь, в Москве, всех дворовых отпущу на волю. Так им и скажи. (Лаврентьич берет бумагу, отворачивается и молча трет глаза кулаком).

Дьяков.Ну, что же ты? Аль воле не рад?

Лаврентьич комкает бумагу, рвет ее, кидает на пол и топчет ногами.

Лаврентьич.Вот вам! Вот вам! Вот вам воля ваша! Ничего мне не надо! Пропадай все пропадом! И за что вы меня, сударь! Кажись, верой-правдой служил, и вам, и папеньке, и деденьке. На руках носил, ходил, пестовал, а вы меня, старика… Эх, сударь!

Дьяков.Ну, полно. Лаврентьич. Если ты не хочешь…

Лаврентьич (кланяясь в ноги). Батюшка, барин, смилуйся, не губи ты нас, сирот! Не разоряй гнезда родного! Коли нас не жалеешь, хоть гробы отцов пожалей!